К счастью, дождь прекратился.
Солдату трудно пережидать бомбежку — сидеть, вжавшись в вонючую землю, когда все вокруг сотрясается, под дождем из металла, камней и глины, понимать, что в любой момент тебя может засыпать, возможно, даже заживо, и постепенно впадать в забытье — от этого многие едва не лишались рассудка. Кингсли тоже чуть не растерял всю свою отвагу. Канонада стала жестче с рассветом, и свист, грохот, рев словно рвали его нервы на кусочки.
Это был не ураганный огонь, а скорее тяжелая бомбардировка, которая постепенно усиливалась в течение дня. В перерывах между частыми взрывами можно было говорить, и полковник, который видел, насколько потрясен Кингсли, воспользовался возможностью и попытался его успокоить.
— Не нужно об этом думать, капитан, — сказал он. — Именно так мы, старые тертые калачи, выдерживаем такое. Не размышляйте. Начнете размышлять — сойдете с ума. Парни сидят, психуют, придумывают себе какие-то идиотские ритуалы. Бывает, загадают, что если не успеют спеть какую-нибудь глупую песню сто раз, или не постучат себя как-то по-особенному по коленке, или не сделают столько-то затяжек, пока губы не опалят, то следующий снаряд будет их. Я знал солдат, которые не подчинялись приказу, просто чтобы выполнить какую-то безумную задачу, которую сами перед собой поставили, полагая, что это единственное, что отделяет их от следующего взрыва. Не думайте так, старина. От этого свихнуться можно. Поверьте мне. Я сидел в таких воронках, как эта, и видел, как люди за полдня с ума сходят.
Кингсли поразили слова полковника. Он действительно начал считать секунды между взрывами, и ему казалось, что он начинает улавливать слышный только ему ритм, которому обязан следовать. Эти мысли были совершенно лишены логики, но все же он чувствовал, как безумие утягивает его на дно, и думал, что если не разработает систему отсчета секунд между взрывами, то пропущенный взрыв убьет его. Это было как в те времена, когда он летал на аэропланах и верил в то, что если он не сосредоточится на двигателе, то машина рухнет вниз.
— Вы правы, полковник, — сказал Кингсли. — Я начал… размышлять. Спасибо.
— Попробуйте думать о чем-то другом. И не показывайте никому, что вы напуганы, это самое главное.
— Почему?
— Когда вы стараетесь выглядеть храбрым, вы перестаете думать о страхе. Это всегда срабатывает. Это то же самое, что насвистывать веселую мелодию.
— А вы боитесь, сэр?
— Я? Боюсь? Нет, конечно. Я сижу в мелкой воронке под тяжелым обстрелом батареи немецких гаубиц, с какой стати мне бояться? Что за чушь!