— Допрос что-то прояснил?
— А чего там яснить-то? — Огладив бороду правой морщинистой ладонью, Чернов горько усмехнулся — Сказал он, про войну, что мол нету больше державы, а есть Сибирский протекторат. А нас, ну то есть русских, оне все в расход определили. Он красиво как-то сказал, но смысл я ухватил. Стаскал я всех в кучу, машина уже догорала тогда, да и дело к вечеру клонилось и пожог трупы и энтого, говоруна.
— Живьём?
Старик только сверкнув чёрными глазами коротко рубанул ладонью по горлу, показывая что сделал с пленным. Этот интернациональный жест был понятен и так, но Чернов тихо добавил:
— Мы не они, хоть глотку я ему и перерезал. Само собой, бить это зверьё надо жёстко. Однако мыслю так, что самим уподобляться не следует. Вижу, ты не согласен, но скоро и ты всё поймёшь, оно с возрастом приходит. Чую — нахлебаемся кровушки и своей немало прольём, но когда есть возможность, лучше без жести.
Тут я ничего старику не сказал, спорить не хотелось, тем более что со вторым тезисом о кровавой похлёбке он совершенно прав. Но знал я и другое: когда умирает сразу столько близких тебе людей, умираешь и ты сам. Вместе с погибшими уходит из души что-то важное и гаснет часть того немногого светлого огня в душе. Остаются только щемящая боль утраты и злость. Нельзя забыть, нельзя простить. Кого-то лечит время, встречал и такое, однако на личном примере могу сказать, что по-настоящему можно заставить боль утихнуть только если устранить пускай даже косвенную причину в лице пары-тройки "духов". Я не умею прощать убийц, грабителей, насильников и дураков, возможно по этой причине до сих пор боль не стихает. Злыми толчками она гонит вперёд, на поиски собственной первопричины и вот с обстоятельством что эти поиски будут длиться весь остаток жизни мне худо-бедно удалось примириться. Сыпанув на тлеющие угли земли, принесённой загодя, я пошёл к стене и оглянувшись на старика подвёл черту под бесполезным для нас обоих спором:
— Вот что я вам скажу, Андрей Иваныч — Дед вскинул голову и выжидательно посмотрел мне в глаза, открыто с искренним интересом — Пока что у нас нет выбора. Гуманно поступают победители, поскольку поверженный враг им уже не слишком опасен. Расклад не тот для гуманизма, нужно заставить их бояться, пробудить желание уйти… побежать поджав хвост. А для этого жестокость самый подходящий инструмент, поэтому если я увижу, что вы миндальничаете с врагом или не дай Бог помогаете ему — зарою в землю живьём, своими собственными руками. Сейчас у вас есть выбор: идти с нами, но тогда расклад простой — подчиняться мне и командиру отряда, или вы тихо, прямо сейчас уходите и нам на глаза никогда не попадаетесь. Так как оно будет?