– Так сказала маркиза де Лефевр.
– Что ж, старой сплетнице можно верить – факты она обычно не искажает. Все это воняет политикой. Слишком сильно.
– Вы полагаете, это не просто чья-то глупая инициатива?
– Какая уж тут глупость, если в ход пошло оружие? Вы жили еще в Бордо в прошлом году, а в декабре тут такое творилось. Все идет к тому, что скоро у нас будет империя, это ясно. Во время смотра еще в октябре два года назад в Сатори кавалерия кричала, приветствуя президента: «Да здравствует Наполеон, да здравствует император!» Тогда-то и были посеяны первые семена. Или еще раньше. Пехота, предупрежденная генералом Неймейером, что по военному уставу в строю обязательно молчание, продефилировала перед президентом молча. А через несколько дней Неймейер был уволен; легко отделался, я считаю. Главнокомандующий парижской армией, генерал Шангарнье, дневным приказом, прочитанным по войскам, запретил солдатам какие бы то ни было восклицания в строю. Несколько месяцев спустя Шангарнье также получил отставку. Во время прений по этому поводу в палате Тьер тогда сказал: «Империя уже создана». И он как в воду глядел. Ничем хорошим ни для него, ни для остальных это пока не закончилось. Тьер, а также генералы Бедо, Кавеньяк, Шангарне, Ламорисьер, Лефло, полковник Шаррас – все были арестованы в прошлом декабре. А потом случилась та бойня. Вы, наверное, читали о ней в газетах. Уцелевшие члены национального собрания, во главе которых стояли Мишель из Буржа, Гюго, Фавр, Боден, собирались то тут, то там, повсюду разгоняемые полицией и войсками, взывали к борьбе, расклеивали прокламации, но и они не обнаружили ни большой энергии, ни единодушия. Возникли баррикады; там же позже прикончили Бодена, остальные разбежались. Множество людей, не принимавших никакого участия в протесте против переворота, были убиты или схвачены и расстреляны; в числе убитых – женщины и дети; за этим последовали массовые ссылки в Кайенну и Ламбессу. Я был в Париже в тот день, четвертого декабря. Поверьте, я не стану никогда подробно рассказывать об этом вам.
Его лицо посуровело, приобретя сходство с ликами викингов – какими их изображали на старых гобеленах. Флер даже содрогнулась, уловив в выражении лица виконта непримиримую жесткость, не имевшую ничего общего с образом того человека, которому она уже начала немного доверять.
– Вы были на баррикадах?
– Недолго. Я не люблю политику, не люблю то, как она давит, и я лишь впустил в свой дом некоторых беглецов, а потом притворился, будто их там нет. И я многое передумал с тех пор. Я знаю, что Эмиль Мэтье был одним из тех, кто отдавал приказы об избиении.