Ларкин видел, что у ребенка лицо маленького сорванца, круглое и милое.
— Хочу котенка. Пожалуйста. Почему мне нельзя котенка? Я не буду его есть, как в прошлый раз.
— То же самое ты говорил про щенка, — весело рассмеявшись, напомнила мальчику Лилит. — Посмотрим. Хорошо, давай сделаем так. Одного я выпущу, и он сможет бежать по пещерам. А ты поохотишься за ним. Будет весело, правда?
Мальчик улыбнулся, и в лунном свете на его пухлых щеках блеснули веснушки. И клыки.
— Может быть, двух?
— Какой жадина. — Лилит поцеловала ребенка, и Ларкин вдруг с отвращением понял, что это был вовсе не материнский поцелуй. — За это я тебя и люблю, мой единственный. Пойдем, и ты выберешь, кого захочешь.
Укрывшись за камнем. Ларкин сменил облик. Черная лоснящаяся крыса нырнула в пещеру вслед за длинными юбками Лилит.
Ларкин чувствовал запах смерти и видел существа, шныряющие в темноте. Они кланялись, когда мимо них проходила Лилит.
Света почти не было — только редкие факелы, прикрепленные к стенам, скудно освещали пространство. Но чем глубже они забирались, тем сильнее становилось зеленоватое мерцание, казавшееся неестественным. «Магия, — понял Ларкин. — Причем черная».
Лилит шла по лабиринту пещер, держа за руку мальчика, вприпрыжку бежавшего рядом. Вампиры бегали по стенам, словно пауки, или висели под потолком, напоминая летучих мышей.
Оставалось лишь надеяться, что кровь крысы их не очень привлекает.
Он следовал за шелестом юбок Лилит, прячась по темным углам.
Послышались стоны: это пленники не могли сдерживать невыносимые страдания.
— Кого ты хочешь, мой милый? — Лилит взмахнула рукой, не отпуская ладони мальчика, словно предлагала товар на ярмарке или угощение. — Молодого и стройного или кого-то поупитаннее?
— Не знаю. Сначала хочу посмотреть им в глаза. Потом скажу.
Клеток тут было больше, чем Ларкин мог себе представить, и шедшие от них волны ужаса мешали ему сохранять облик крысы. Ему хотелось превратиться в человека, вырвать меч у одного из охранников и ринуться в бой.
Он уложит нескольких врагов, и, возможно, ради этого стоит умереть. Но людей ему все равно не освободить.
Блэр предупреждала об этом, но он ей до конца не поверил.
Мальчик отпустил руку матери и, заложив руки за спину, стал ходить взад-вперед перед клетками. «Как ребенок, разглядывающий сладости в кондитерской», — подумал Ларкин.
Вдруг Дэви остановился и, поджав губы, принялся рассматривать молодую женщину, съежившуюся в углу клетки. Она то ли пела, то ли молилась — слова звучали неразборчиво. Но Ларкин видел, что ее глаза уже мертвы.