У него сейчас уйма времени и есть где уединиться, чтобы хорошенько все взвесить, съязвил Стрейндж, уходя.
Увольнение намечено дать нормальное, это Стрейндж особо подчеркнул. Не желтый бланк по восьмой статье — дисциплинарные мотивы. И даже не синий, по статье без положительной характеристики. Нормальная чистая бумага. По второй статье, медицинской, велел передать Уинч, — нервные явления, связанные с несением службы, то есть ни лишения прав, ни ущемления в льготах, ничего такого. Выйдешь чистым как стеклышко.
Да, ради такого увольнения стоит раскинуть умом, думал Лэндерс.
Думалось ему лучше всего у окна, где стояла его койка, одна из четырех в камере, и попозднее вечером, когда уже погасят свет. Он усаживался на подушку в изголовье, облокачивается на подоконник и, глядя сквозь толстые прутья на огни городка, принимался думать. Думал серьезно — о себе и обо всем на свете. Но сколько он ни думал, он не находил удовлетворительных ответов, вообще не находил ответов.
Ему пришлось выдержать настоящую борьбу, прежде чем ему разрешили думать. Первую неделю ночной надзиратель требовал, чтобы Лэндерс ложился, и порывался сунуть ему снотворное. В конце концов он оставил его в покое и перестал рычать. А может, кто из умников — психиатров так распорядился.
Сотни и сотни огней, заливавших ночью военный городок, вселяли в Лэндерса легкую приятную грусть. От них делалось покойно на душе и появлялось то чувство объективности, которого так недоставало ему днем, когда все и вся казалось сплошным безумием и это бесило и угнетало. Ночью же он думал о том, скольким людям на воле приходится не лучше, чем ему.
Пока не явился Стрейндж, Лэндерс не рассчитывал на Уинча. За все это время тот ни разу не поинтересовался, что с ним, — так же, как и офицеры из 3516-й. Из окна Лэндерсу был виден край трехэтажного здания, где размещалось командование Второй армии. В угловых окнах на верхнем этаже допоздна горел свет. Лэндерсу почему-то хотелось думать, что это и есть Уинчев кабинет. Жаль, что опущены жалюзи. И все равно, будь у него винтовка, он с превеликим удовольствием послал бы пулю в то место, где стоит кресло. И уж достал бы поганца, пусть и сквозь жалюзи, недаром был там.
Да нет, ненавидит он не Уинча.
Он ненавидит войну и человечество. Вернее, выродков вроде Мейхью и этого немецкого солдата. Лэндерс много думал о Мейхью и пленном и о том, что же сделало их такими. Он не надеялся, что доберется до настоящей причины. А сколько их в мире! Куда больше, чем таких людей, как Стрейндж или, допустим, Превор. Но выродки тоже принадлежат к человечеству, и это приводило Лэндерса в отчаяние; ему не оставалось ничего иного, как быть одиночкой — аутсайдером.