— Это надо посмотреть, — сказал Гашпарац.
— А что, если я заскочу к тебе сейчас? Тут через Зриневац пару шагов, я буду мигом.
— Ради бога. — Гашпарац обрадовался, ибо тем самым откладывалось его возвращение домой. — А в чем дело? Кто такая эта Ружа Трешчец?
— Машинистка из «Металлимпэкс».
— И что с ней?
— Убита вчера вечером.
— Какая же связь…
Однако Штрекар уже положил трубку. Гашпарац встал и подошел к окну. Возникал вопрос: грозят ли неприятности его конторе в том случае, если эта женщина была как-то с ней связана. Адвокат пожал плечами. Он все еще не приучил себя волноваться из-за служебных дел. Гашпарац исполнял обязанности корректно, приобрел репутацию солидного юриста, но в отличие от коллег процветание своей конторы не отождествлял с личным успехом, у него постоянно было ощущение, что работает он за другого. И посему, размышляя об убитой женщине, он пришел к выводу, что, по всей вероятности, она была связана с кем-то из его бывших клиентов.
Гашпарац остановил взгляд на висевшей над письменным столом фотографии тестя. Седой, несколько старомодный господин, очки в золотой оправе, колючие короткие усики и длинные пальцы, которые даже и на фотографии казались желтыми от табака. Алойз Бизельчан унаследовал дело от своего отца, известного еще во времена Австро-Венгрии по ряду нашумевших процессов, а сам Алойз, или Лойзек, до войны защищал кого-то из левых, чем и приобрел популярность. Не отводя взгляда от фотографии, Гашпарац пододвинул телефон.
— Добрый вечер, мама, это я. — Трубку подняла Адела, его теща. Как он и предполагал, она торчала у них. — Я задержусь. Звонил Штрекар, у нас срочное дело. Будьте любезны, скажите Лерке, что… Да, да. Спасибо. Спокойной ночи.
Он вздохнул, продолжая рассматривать портрет тестя. Подумал, сколько раз старик вот так же, как он сейчас, сидел здесь, в кабинете, курил, вздыхал, бесцельно переставляя на столе предметы, терзаемый заботами: то ему угрожали закрытием конторы, то стало известно, что, кроме Лерки, у них не будет больше детей, потом Лерка забеременела от однокурсника, бросила юридический, он страдал от мысли, что контора утратит его имя; затем замужество Лерки…
Легкий майский дождик по-прежнему дробно стучал в окно, молодая зелень бросала причудливые тени на мокрый тротуар. Неплохо бы пройтись. Он заметил перепрыгивающего через лужи Штрекара и пошел отпереть дверь.
— Давненько мы не виделись! — сказал милицейский инспектор, снимая плащ, с которого на дорогой ковер стекали струйки воды. Глядя на ковер, Гашпарац всегда испытывал раздражение, ибо понимал: эта дорогая вещь смущает клиентов, как правило испуганных людей, не привыкших к роскоши. Штрекар, потирая руки, прохаживался по комнате.