— Да, — прошептала Лакшми. — Думаю, так будет лучше.
Она поцеловала Мину в щеку и с сожалением взглянула на Джорджи.
— Ты была ко мне добрее сестры, Джиджи, но я не принадлежу к твоему миру.
Джорджи сжала руку подруги.
— Ты сама знаешь, как поступить, — выдохнула она. — Я хочу лишь одного: чтобы ты была счастлива.
— Я не могу быть счастлива, отрекшись от своего долга, — глухо пробормотала Лакшми. — Я отказалась взойти на костер и теперь должна пожинать последствия своего выбора.
Джорджи не могла, а возможно, и отказывалась ее понять. Но Мина взглядом велела ей придержать язык. В эту часть их мира она никогда не будет допущена. И если обе видят в происходящем какой-то смысл, кто она такая, чтобы спорить?!
Лакшми переоделась в белое сари. Цвет траура. Отныне она будет носить только белое: ни жизнерадостного желтого, ни кобальтово-синего, ни, разумеется, никаких оттенков красного, цвета индийских свадебных нарядов.
Мина и Джорджи отвели ее в укромный уголок гарема, где Лакшми села перед зеркалом, медленно стерла красное бинди, знак замужней женщины, и взяла в руки ножницы. Слезы выступили на глазах Джорджи, когда Лакшми срезала свои длинные черные волосы, оставив на голове не более полудюйма длины. Джорджи хотелось отвернуться, но она вынудила себя смотреть. Только старалась сдержать слезы при виде того, как подруга следует принятому в ее обществе безжалостному кодексу женской чести. Лакшми сделала именно то, что требовала от нее семья. Она могла бы получить свободу, но предпочла умереть для всего мира.
Лицо Мины превратилось в маску сочувственной решимости, словно сама она на месте Лакшми сделала бы то же самое.
— Вы посылали за мной, повелительница?
Фируз неподвижно стоял перед деревянной ширмой, разделявшей приемную махарани, которая разъяренной тигрицей металась по комнате.
Иногда он умирал от желания выпустить ее на волю — у него хватит силы освободить ее, если она того пожелает, — но Фируз был реалистом, и, честно говоря, что он стал бы делать с махарани? Она принадлежала Джохару, а Фируз знал свое место.
Обычно на их встречи она приходила одна. И сейчас успела отослать своего глупого сына, одарив его несколькими золотыми монетами и погладив по щеке.
Только Фирузу была известна полная степень ее власти над Шаху. Это отношения не просто сына с матерью, а кукловода и марионетки. Когда-нибудь Судхана, прикрываясь мальчишкой, будет править Джанпуром.
— Вскоре я передам с тобой послание моему брату. Он теряет терпение, — презрительно сказана она, все еще продолжая метаться. Тени, падавшие от ширмы, играли на ее тонкой фигуре. Круто развернувшись у одной стены, она направилась к противоположной. Фируз не спускал глаз с ширмы.