Был четверг, и колокола звонили, и по улицам текла радостная толпа. Перед собором после торжественной мессы разыграли «auto sacramental» - священное действо, представление, спектакль на тему дня. В мессе участвовали мальчики-певчие, а в процессиях - мальчики-танцоры, так называемые сеисес. Рамиро слушал тонкие, ангельские голоса детей в соборе, и казалось, что душа возносится и парит. Когда принц вышел на площадь следом за отцом и его ослепил солнечный свет, оглушил веселый рев толпы, - он подумал, что, может быть, все еще повернется к лучшему. Конечно, как может быть иначе? Он молился за это, молился всегда и особенно - сегодня.
Леокадия ехала рядом с ним верхом, и Рамиро доставляло удовольствие смотреть на ее лицо. В волосы она, как и королева Дорита, вплела живые цветы и выглядела прелестно. Но почему тогда ему все вспоминалась хрустальная красота Чарити Эверетт? Почему ужом скользнула мысль, что ей, наверное, понравился бы этот праздник? Ей, с ее любовью к культурному наследию, это древнее действо несомненно пришлось бы по душе.
Где она, Чарити? Возвратилась в холодную Англию, где свинцовое море омывает скалы, или же по-прежнему вкушает радости флорентийской жизни? Где она и как бы узнать о ней? В своих письмах лорду Эверетту Рамиро неизменно передавал искренние пожелания здоровья и счастья его дочери, англичанин отвечал такими же официальными словами - и ничего, никакой подсказки. Рамиро думал, что скоро забудет ее, эту английскую девушку с глазами голубыми, словно небо сегодня; но она возвращалась к нему в снах - не в тех, где царили кровь и ужас, а в других, полных тепла и печали.
Но пока не хотелось думать об этом. Рядом отец, улыбчивый сегодня, и мачеха, глядящая на Рамиро в кои-то веки благосклонно, и беспечный младший брат, посылающий воздушные поцелуи хорошеньким горожанкам, и Леокадия на горячей арабской кобыле - и это счастье, оно плещется вокруг, бездонное, как море.
Тянется праздник Тела Господня. Шагают великаны, карлики и чудовище Тараска. Фасинадские девушки с точеными нагими руками и взглядами, как темная магнолия, в неистовстве фейерверка разом раскрывают зонтики - зеленые, оранжевые, синие, - и плывут на карусели вздохов, любви и тоски. Трепещут яркие полотнища, цветочные гирлянды, ковры из живых цветов устилают улицы города, по которым шествуют многолюдные процессии. Накануне праздника местные жители собирают в окрестностях цветы и душистые травы - розмарин, тимьян, - чтобы выложить целые километры недолговечных ковров с чудесными многоцветными узорами. По ним ступают лошади, чья сбруя вся в цветах, словно ее коснулся алхимик, любящий природу.