— Говорят, с ним вообще стало очень трудно договариваться, — продолжал доктор. — Эдак он нам всем жизнь осложнит.
Я все еще не понимал, к чему он клонит.
— Может быть, у тебя другое мнение? — спросил доктор.
Я не знал, что сказать.
— Говорят, он устраивает для нее, — указал он бородой в сторону Альги, — особые апартаменты на самом пике Москвы. Ты не знал? Да-да, специально для нее, для Альги!
— Нет, не знал, — пробормотал я. — И что с того?
— Нет, конечно, ничего особенного. Только за Маму обидно. Нехорошо. Она такая добрая, заботливая, человечная. Столько для всех нас сделала. Мы ее все любим, верно?
— Ну так ты скажи ему об этом, — предложил я. — Покритикуй. Постыди, что ли.
— Сам критикуй, — усмехнулся доктор. — И стыди.
— Кажется, у него это не впервые, — пожал я плечами. — Я имею в виду его прежние увлечения, — и простодушно добавил, — тебе-то, кажется, не трудно его понять
Доктор от души расхохотался.
— Ну, — проговорил он, давясь смехом, — если говорить обо мне, то я, как тебе известно, общаюсь лишь медсестрами. К тому же не обманываю Маму.
— Что же, ему тоже только с медсестрами общаться?
Доктор развеселился еще пуще, но потом в одну секунду посерьезнел. Он взял меня под руку и отвел подальше от стола, вокруг которого стали собираться наши старички.
— Знаешь, — уже совершенно серьезно продолжал он, — некоторые самолюбивые мужчины, достигая определенного возраста и положения, иногда склонны, что называется, зацикливаться на особого рода сверхценных идеях.
— Каких еще идеях? — все больше удивляясь обороту нашего разговора, воскликнул я.
— Господи, Серж, ты настоящий ребенок. Ну конечно, ты весь в своих эпохальных проектах, вынашиваешь разумное, доброе, вечное…
— Ничего я не вынашиваю.
— Как не вынашиваешь? Конечно, вынашиваешь. Того и гляди снова удивишь нас чем-нибудь грандиозным. Тебе, конечно, невдомек, о чем я толкую.
— Что-то я никак тебя не пойму, доктор.
— Ну как же, — даже загорячился он, — это явление довольно распространенное. Достигая определенной высоты, люди вдруг ловят себя на мысли, а не сменить ли полностью прежнее все окружение, образ жизни, даже жену.
— Мне кажется, — искренне вздохнул я, — у каждого мужчины время от времени возникают подобные мысли.
— Да что ты! Вот бы никогда не подумал… — доктор выплеснул остатки чая на снег и пошел поставить чашку на стол. — Но Папа все-таки — совсем другое дело, — сказал он, вернувшись.
— Так ты думаешь, он хочет оставить Маму? — тупо спросил я.
— Это бы еще полбеды. Как говорится, есть мнение, что, двигаясь в этом направлении, Папа способен и на более радикальные шаги.