Свидетель этой сцены, уже основательно взмокший от дикого хохота, Арсен, держась за живот, с трудом подошел к ним.
— Оганес, дорогой, как бы тебе это сказать… — еле-еле проговорил он. — Понимаешь…
— Что за писатели? Что случилось с этой женщиной? Почему она плачет? — Диланян почувствовал, что начинает сходить с ума от свадьбы, Еревана, Армении и вообще от всего этого колорита. Ему захотелось в Москву.
— Слово «грох», дорогой, — терпеливо отвечал Арсен, — означает и «черт», и «писатель». А женщине этой стало плохо, потому что ты на полном серьезе сказал ей, что пришли увезти Сероба как невесту!
— Хоть бы молчали, не устраивали бы праздник, не выставляли бы свой позор на всю улицу! Бедная его мать, внуков не дождется! Бедный его отец, со стыда помрет! И какое же вы яблоко завтра принесете? Коричневое? Тьфу на вас! Стыд вам и позор! Делайте, что хотите, под покрывалом, зачем же так позориться!
До Диланяна постепенно дошел смысл причитаний женщины, и он вдруг заржал. Как конь, никак не меньше.
— И не стыдно вам, проклятущим голубым! А с виду нормальные, даже респектабельные люди! Небось сами голубые, раз на такое богомерзкое дело пошли! Ату их, люди! Травите, царапайте машину! — Плач женщины резко перешел в агрессию, она достала из прически заколку и бросилась на машину.
— Погоди, родная, секунду, — Арсен оставил согнувшегося в три погибели от хохота Диланяна и приобнял женщину.
— А-а-а-а-а! — пришла в ужас женщина. — Убери сейчас же свои поганые руки, мерзавец! Мой сын бандит! А дочь главарь банды! На куски вас всех, проклятущих!
— Да успокойся же ты! — рыкнул Арсен. — Мы Сероба твоего как кавора увозим!
— Тем не лучше! Как он может быть кавором на свадьбе голубых? — Женщине было трудно расстаться с этой мыслью.
— Почему голубых? На нормальную, традиционную армянскую свадьбу! — широко улыбнулся Арсен.
— И невеста девушка? — подозрительно спросила женщина.
— Ну… Ежели завтра отнесем красное яблоко, то да. А ежели ее обратно пошлем, значит, нет, — резонно объяснил Арсен, еле сдерживая смех.
— А что мне этот нечестивый отрок, притворяющийся респектабельным, сказал? — спросила женщина и посмотрела на Диланяна. Смотреть, правда, было не на что, от былой респектабельности не осталось и следа: рубашка взмокла, мышцы живота болели, лицо покраснело, и вены на лбу раздулись от смеха.
— Ну… Мы же Сероба увозим! Но как кавора, крестного, поняла? — еще раз уточнил Арсен.
— Клянешься? — неверие в глазах женщины было невероятно велико.
— Мамой клянусь!
— Арсен… Поехали… Мне бы рубашку сменить… — Диланяну было трудно говорить, он еле дышал.