У западного человека от его иррациональности остался, кажется, только секс. Мечты о каменных цветках и хрустальных пещерах. Секс, который хуже всего поддается утилизации в виде брачных договоров, расписаний половых контактов, рекламной продукции, возбуждающей, но не предполагающей реального слияния двух тел. И поэтому все, что вспыхивает в воображении едущей в отпуск западной женщины – это мощный, как удар боксера-тяжеловеса, величественный, как рыцарская башня, эрегированный мужской член. В Египте (говорят, еще и в Турции) таких ждущих и изнывающих от желания членов полно. Иная ситуация в Таиланде, где мужчин, тоже мечтающих о необремененном либеральными предрассудками соитии, ждут юные покорные женские влагалища и рты. Но если европейки в Египте становятся в основном самками, низводя всю свою многослойную, добившуюся колоссальных прав в западном мире женскую суть просто до жаждущего ласки влагалища, – то западные мужчины, приехавшие в Таиланд, ищут не только оргазмический секс, а еще и утерянное у себя на родине внимание к себе как к главному полу, мужчине-главе, самцу-повелителю.
В общем-то, неплохо, что есть такие женские и мужские места, куда оба пола могут поехать и слить свою нереализованную половую суть. Может быть, как писал Уэльбек, стоит эту систему эротического слива официально легализовать и зарабатывать на ней деньги? Но тогда, пожалуй, потерялась бы важная составляющая человеческой жизни. То, о чем говорил Платон, в идеальном государстве которого поэты переставали писать стихи после того, как задумывались: «А почему цветок красив?». Секс, окончательно организованный, перестает быть каменным цветком и становится частью системы «Аll inclusive».
Хотя, собственно, что же здесь плохого? – с легким неискренним недоумением говорит адаптированная часть меня.
Пить едва прохладную водку здесь, в этом номере с неработающим кондиционером, было не очень приятно. «У меня сегодня день рождения», – сообщил я по-русски. Муххамед опрокинул в рот очередную рюмку и ответил по-английски: «Что мы так сидим? Включим телевизор?» Я включил. На экране шла раскрашенная в стиле индийских фильмов драма. «Мне тридцать восемь лет, – сказал я, – и это огромный отрезок жизни. Например, если представить, что сейчас 1900 год, начало нового века, а потом сразу возникает 1938 год. Огромная разница! Мировая война, потом Гражданская, потом…»
Муххамед с прищуренными улыбающимися глазами смотрел телевизор. «Это наша звезда, наша!» – восторженно говорил он, указывая на экран, где пела и танцевала беловолосая актриса с большой грудью. «Я пишу книгу», – сказал я по-английски. «У тебя есть журналы?» – интересуется он. «Журналы? Какие журналы?» – «С сексом, с девушками», – пояснил Муххамед. «А… нет…»