У Оливии вырвался тихий стон, хриплый призыв, отзвук желания.
Ладонь Эрита скользнула по ее бедру вверх, к бронзовому треугольнику волос. Губы отыскали сосок. Волна наслаждения прошла по телу Эрита. Ее кожа была сладкой как мед. Он обвел языком крохотный розовый бутон, и Оливия вскрикнула. Пальцы Эрита легли на ее лоно в поисках жаркой влажности, драгоценного сока желания.
Оно было сухим.
Потрясенный Эрит замер, его охватило недоверие. Рука его застыла между бедер любовницы. Резко подняв голову, он посмотрел Оливии в лицо.
В лицо женщине, «разрываемой когтями страсти».
Какого дьявола?!
Она лежала, запрокинув голову, закрыв глаза, веки ее трепетали, влажные губы приоткрылись, грудь вздымалась. Казалось, она задыхается от блаженства. Снова послышался стон, хриплый призывный крик, исполненный сладострастия. Длинные стройные ноги Оливии обвились вокруг его бедер. Дрожа от нетерпения, она раскрылась ему навстречу.
— Возьми меня, — умоляюще прошептала она, впиваясь пальцами ему в плечи.
Оливия изнемогала от желания. Об этом говорила ее страстная поза, стоны, жесты. Быть может, он сошел с ума?
Эрит снова коснулся ее лона.
Ни малейших признаков желания.
Оливия снова застонала, выгибая спину и прижимаясь к его ладони в страстной мольбе.
Пальцы Эрита сжались. Им овладела растерянность. Черт возьми, в чем она лжет?
Граф держал в объятиях богиню, в Оливии было все, чего он желал. Но чего хотела она сама? Только не близости, как бы искусно она ни изображала страсть.
Эрит подавил порыв тотчас овладеть куртизанкой, хотя промедление причиняло ему невыносимую муку. Должно быть, он действовал слишком стремительно, нетерпение подгоняло его. Возможно, Оливии требовалось время? Пальцы Эрита вернулись к ее лону, нашли маленький чувствительный бугорок и принялись нежно его гладить.
— О да, да, — восторженно шептала жрица любви, изгибаясь дугой под его ладонью.
Но плоть ее оставалась бесчувственной, сухой. Приподнявшись, Оливия куснула графа в плечо. Наслаждение было таким острым, что по телу Эрита прошла дрожь, он едва совладал с собой.
Рука его проникла глубже, осторожно, боясь причинить боль.
Черт возьми, он не мог ошибиться. Вот дьявольщина. Эта женщина не испытывала и тени вожделения, хотя весьма искусно изображала страсть.
— Прекратите, — рявкнул Эрит, отдергивая руку. Оливия вильнула бедрами — казалось, она умрет, если любовник сию же секунду не овладеет ею. Эта откровенная фальшь вызвала у Эрита отвращение. Он резко выпрямился, глядя на Оливию сверху вниз, взбешенный, нагой и (будь, проклята эта ведьма) одержимый неутоленным желанием.