Грэм поставил ее на ноги возле кровати – той самой кровати, которой они недавно любовались. Продолжая смотреть ей в лицо, ни на минуту не отводя глаз, снял с нее жакет, расстегнул пуговицы шелковой блузки. Спокойно, без спешки. Плавным, успокаивающим движением провел сверху вниз по ее плечам и накрыл ладонями груди. Рита чувствовала, как длинные смуглые пальцы поглаживают сквозь кружево бюстгальтера ее твердеющие соски. Она закрыла глаза и тут же покраснела, осознав, что это, в сущности, знак согласия.
Без видимых затруднений Грэм справился со всеми ее застежками и, поскольку Рита продолжала стоять с закрытыми глазами, осторожно уложил на кровать, как фарфоровую куклу. Спиной, ягодицами, бедрами она осязала гладкий шелк покрывала, с молчаливым восторгом представляя себя на нем – белое женское тело на винно-красной ткани. Тусклый свет настенных бра немного смущал ее (впервые она вспомнила о своем возрасте), а мысль о том, что ей неведомы вкусы и привычки партнера, откровенно пугала, но о бегстве не могло быть и речи. Грэм уже разделся и, подтянув ее к краю кровати, рывком раздвинул ее бедра.
В этом простом движении было столько грубой силы, столько похоти, что Рита едва не закричала от страха – она действительно поверила в то, что будет жестоко изнасилована. Металл на его запястьях, холодный блеск глаз... Однако он не причинил ей боли. Горделивая уверенность, с которой он взял ее, не имела ничего общего с раздражающей настырностью перевозбужденного самца. Он вел себя как царь, как милосердный правитель, который знает нужды своего народа и удовлетворяет их прежде, чем сами нуждающиеся успевают это осознать.
Расслабившись от удовольствия и все же какой-то частью сознания продолжая отвергать его – отвергать царя! – она то тянулась к нему навстречу, как ласкающаяся кошка, то выгибалась, делая вид, что собирается улизнуть. Тогда он крепче брался руками за ее ягодицы и нарочно ужесточал напор, наблюдая за ее лицом, дозируя наслаждение с мастерством алхимика.
Они не перешептывались и не обменивались поцелуями, как большинство любовников. То, что происходило между ними, было чисто физиологическим актом – полноценным, качественным, продолжительным, безо всякой примеси томления и прочей сентиментальной чепухи. Скользящие взгляды, стиснутые пальцы, отяжелевшее дыхание... привкус соли на закушенных губах... В какой-то момент Грэм приостановился, задержал дыхание, а затем медленно лег на нее и застыл, опираясь на руки. Его сосредоточенное, отрешенное лицо с упавшей на лоб прядью темных волос оказалось прямо над ее лицом. Ей захотелось шепнуть: «Иди сюда, ближе», но она, точно соблюдая обет молчания, только обняла его обеими руками и без слов потянула к себе, на себя. Почувствовать его тяжесть, жар его дыхания... Он поддался с коротким стоном. Теперь она не смогла бы высвободиться, даже если бы захотела.