Ночь была безнадежно долгая…
— Хорошо, я передам главному врачу. Как хотите!.. Но комиссия будет только дня через четыре.
Потом сестра фон Нельке подошла ко мне снова.
— Вы, кажется, просили… Хотите, я сегодня проведу вас к буйным? Вам все еще интересно? Больные пили чай. Я встал и пошел за сестрой.
На полу палаты для буйных кружился живой клубок голых человеческих тел. Завидя сестру, санитар быстро вскочил с табурета, подбежал к больным и, взмахнув кулаком, гаркнул на всю палату:
— Вы-ы!
Клубок тел сразу рассыпался. Первым с пола вскочил вольноопределяющийся-марковец. За ним — другие.
Разбежавшись во все стороны и вспрыгнув на койки, они быстро, как по команде, повернули к нам злые и улыбающиеся, одинаково оскаленные лица.
На полу остался лишь рослый красивый больной с густой рыжею бородою. Нога у него была ампутирована. Все еще перевязанный обрубок медленно подымался и опускался, точно подобострастно кланяясь санитару.
— Ползи! — крикнул санитар.
Но больной поднял на него глаза, выправил волосатое тело и вдруг, ударив о грудь кулаком, стал быстро повторять, гордо повышая уже знакомый мне певучий голос:
— Влади-мииир кня-ааазь! Влади-мииир кня-ааазь! — А обрубок его ноги кланялся подобострастно…
— …а где запастись? Вот и сидят голые. Но идемте в женское. Я покажу вам наших бывших сестер. И мы пошли вверх по лестнице.
— …И он подошел… И он сказал… Берта! — сказал: Берта!! — сказал: Бер-та!!! — сказал…
А другая, тоже бритая, тыкая в стену указательным пальцем:
— Покажите мне, покажите мне, покажите мне!..
— Не можешь?! Уже не можешь?! — кричала с койки третья, яростно раздвигая промежность ладонями. — Не можешь?! — Тяжелые, круглые ее груди плескались и колыхались. — Уже не можешь?!..
И вдруг поток диких ругательств хлынул и закружился по палате.
Я быстро отступил к дверям.
Женские голоса за дверью все еще звенели. Поджидая сестру, я подошел к окну.
За окном, опрокинув гроба возле деревянного домика, из всех улочек и переулков выезжали на площадь все новые и новые обозы.
— Pour faire une omelette, il faut casser des oeufs, — сказала, выходя из палаты, сестра фон Нельке. — Вы понимаете по-французски?..
Хотелось назад. В палату № 2. Лечь. Уйти с головой под подушку…
— Последние дни… Да, чувствуется!.. — сказал навестивший меня Ващенко. — Зайдем, что ли, ко мне. Жена нездорова… И тревога… И боюсь чего-то… И кокаина нет… Зайдем?
Я удивился.
— Ты женат, Марк?
— А как же!.. Давно уж…
Ващенко жил сейчас же за кладбищем.
В комнате у него было пусто. Стол. Венский стул с просиженным, соломенным сиденьем. На кровати, лицом вниз, лежала жена Марка, молодая женщина с шапкой золотых, путаных волос.