— Там… Он, это! — подьячий трясущейся рукой указал на дверь.
— Чего? — испуганно прошептал Афанасий Серебренников. — Сказывай ужо!
— Я открыл дверь-то, а на меня оттуда что-то как пыхнет, аж глаза заломило! Не то огонь, не то еще чего! Во, и сейчас даже, как глаза-то закрою, это в них так и стоит!
— Да, ты толком сказывай, чего это-то? — нервно крикнул Иван Головинов.
— Да, кто ж его знает! Говорю, на огонь походит, а может и не на огонь, раз тепла от него не было. А коли по блеску судить так и на солнце походит, только маленькое очень, потому как смотреть на него невозможно, зело ярко! Ведь он, арестант этот ваш, его мне аж к самому лику приставил и начал им водить во все стороны.
— А ты чего? — спросил Никита.
— А я испужался, да ковшик с водой и выронил, а потом назад побежал, вот и все!
Все вновь замолчали, осмысливая услышанное, а взволнованный подьячий опустился прямо тут же у порога на пол.
— Я теперь ни за что не пойду закрывать за ним дверь, Иван Степанович. — Сказал он, прислонившись к стене. — Теперь черед кого-нибудь другого!
— Так ты, дурень, и дверь оставил открытой! — отчаянно воскликнул Иван Головинов.
Поглядел бы я, как вы б ее закрыли! — обиженно запричитал Андрей, которому после испытанного страха перед неизведанным, гнев начальника казался сущим пустяком.
— Так! Стало быть, арестант твой теперь уже и не в темной и не в трапезной, а гуляет невесть где! — раздраженно воскликнул Иван Головинов, поглядывая на Никиту Проскурина так, словно тот был во всем виноват.
— Да, что ты на меня так смотришь, Иван Степанович! — возмутился стрелец. — Да я, кабы сразу сдал тебе его с рук на руки, давно бы ушел и ничего этого не видел! А то, сижу вот тут, дожидаюсь неизвестно чего! Арестант этот теперь ваш, вот вы им и занимайтесь! А мое дело — привел и пошел!
— Ну и иди теперь, пусть он тебя у двери-то и встретит! — злорадно засмеялся Иван Головинов.
— Иди, иди, чего ж ты сидишь, а Никита Семенович? Вам же с Ванькой на посты давно пора возвращаться!
Никита с вызовом посмотрел на дьяка.
— А ты меня не подзузыкивай! И пойду! — однако с места своего даже не тронулся.
— Во как! — ухмыльнулся Афанасий Серебренников, качая головой. — Ну и арестант! Он на воле гуляет себе где ему вздумается, поди уже весь Приказ обошел, а мы выходит у него теперь заместо арестантов! Никто нас не запирал, однако сами выйти не можем. — И он отчаянно как-то засмеялся.
Они просидели некоторое время в великой задумчивости, не поднимая друг на друга глаз, предоставленные самим себе, пока, наконец, Никита не вспомнил о Марийке.