На третий день, закончив смену, я отправился в душ. Я рассчитал всё заранее: после шести часов работы у цистерн, при вполне понятном отсутствии автоматов, продающих воду, галеты и папиросы (да и кто смог бы есть, пить или курить в таком зловонье), желания людей, привыкших к режиму «Попси — галеты — сигареты», в ближайшие полчаса будут вполне определёнными, и едва ли кто вспомнит о душевой. Благодаря тому, что я умел подавлять эти желания — они ещё не успели пустить во мне таких глубоких корней, — я мог мыться почти в пустом душе. Когда же наконец туда вваливались все, я спокойно отправлялся к автоматам. Разумеется, здесь был простой расчёт, но что могло бы лучше свидетельствовать о разнице между умственным уровнем простого потребителя и рекламного босса? Конечно, повторяю, привычки ещё не пустили во мне таких глубоких корней, как в других.
В душевой, кроме меня, был ещё один человек, но мы почти не мешали друг другу. Как только я вошёл, он передал мне мыло. Намылив тело, я с удовольствием подставил его под ревущую струю воды и совсем забыл о соседе. Но, возвращая ему мыло, я вдруг почувствовал, как он средним пальцем коснулся моего запястья, а указательным сжал мой большой палец.
— О, — воскликнул я растерянно, отвечая на рукопожатие. — Вы кон…
— Тсс! — зашипел он и раздражённо указал на микрофон, свисавший с потолка. Повернувшись ко мне спиной, он стал снова тщательно намыливать тело.
Когда он вернул мне мыло, к нему был прилеплен кусочек бумаги. В кабине для одевания я разгладил его и прочёл:
«Сегодня день отпусков в город. Отправляйтесь в Музей искусств «Метрополитен», в зал классиков. Ровно за пять минут до закрытия музея остановитесь перед женским торсом».
Одевшись, я встал в очередь к столу надзирателя. Не прошло и получаса, как у меня в кармане уже был пропуск с печатью, дававший мне право переночевать в городе. Я вернулся к себе, собрал пожитки, предупредил того, кто будет спать на моей койке, что сосед надо мной разговаривает во сне, сдал вещи на хранение и сел в поезд подземки, идущий в Бронксвиль. Потом сделал пересадку, проехал одну остановку в северную часть города, пересел на другой поезд, поехал на юг и вышел у Шокен-Тауэр. За мной, кажется, никто не следил.
До моего свидания с «консами» оставалось почти четыре часа. Я стоял в вестибюле агентства «Шокен», пока меня не заприметил полицейский агент, презрительно оглядевший мой дешёвый костюм. Я надеялся, что в вестибюль выйдет Эстер или, может, сам Фаулер Шокен, но мне не повезло. Правда, я увидел кое-кого из знакомых, но никому из них нельзя было довериться. Пока не удастся выяснить, что кроется за предательством на леднике Старзелиус, мне никого не хотелось бы извещать о том, что я жив.