Смахнул щеткой невидимые пылинки, навел блеск на ботинках. Слегка сдвинул на ухо фуражку с крабом. Теперь можно было сделать обход.
Двери всех кают — так положено, когда каждый миг может раздаться сигнал боевой тревоги, — были раскрыты настежь. В первой от трапа аппетитно храпел третий помощник. Из следующей доносился резкий стук, прерываемый возгласами;
— Опять поехали, черти!
— Да, держи их, держи!
— Пустой, здесь же пусто было.
Главстаршина загораживал дверной проем. Лишь заглянув через его плечо, капитан понял, в чем дело. Здесь резались в «козла». Один из болельщиков — матрос Машин — поднял голову, и его спокойные глаза вдруг расширились от радостного удивления.
— Ребята, капитан пришел. При полном параде! Уже Исландия?!
— Пока исландское направление, — усмехнулся Веронд. — Которая партия?
— Полуторная
— Как понять?
— Волной наподдало, одну рассыпало.
Веронд пошел дальше. В двух следующих каютах было полутемно, пусто, в четвертой же двое матросов в спасательных костюмах молча сидели напротив друг друга, зажав руки в коленях. Чувствовалось, они не слышат ни стука костей, ни ритмичного пульса машины.
— Здравствуйте, товарищи!
Пришлось еще раз повторить, прежде чем поднялись серые лица. Загнанные глаза. Ни слова в ответ…
— Немедленно спать.
Матросы словно ждали этого приказа. Повалились на койки.
— А ну, встать!
Послушно, быстро, как по сигналу тревоги, вскочили.
— Разберите постели. Разденьтесь. Костюмы сверните и положите рядом с собою.
— А можно? — это были первые слова, которые капитан услышал здесь.
— Должно. Спокойной ночи.
Позже он заглянул сюда еще раз. Оба матроса спали, может быть, впервые за эти несколько суток. Смягчились лица. С них сполз серый, словно дорожная пыль, налет.
И вновь набитая людьми каюта. Моряки травят баланду, перебивают друг друга, словно встретились после долгой разлуки.
— Понимаешь, в зенитное кольцо вижу на ее рубке какую-то белую картинку. Я прямо в нее нацелился — и шарах! — видимо, в десятый раз сообщал комендор.
— А нас как тряхнет, когда вы попали! Как угольную пыль поднимет! Чую, ко мне в штанину что-то теплое ползет, ногу когтями царапает. А это крыса. Перепугалась, видать. Ну, думаю, раз ко мне прибежала, значит, не помру, жить буду! — вторил Лосинов.
Дружный хохот потряс каюту.
— Не верите? Вот, царапины остались. — Кочегар, откинувшись на спину, задрал ногу, оттянул штанину. — Убеждайтесь, не вру. Я ее за хвост дернул. Думал в топку кинуть, а потом пожалел: «Живи, родная».
Веронд миновал каюту. Не хотел мешать. А оттуда уже доносилось чье-то честное признание: