Видите, какой у меня папа молодец. Раз — и готово.
Не так-то просто утонуть, как вы думаете. Герр Прик все испортит, вытащит, сделает искусственное дыхание на глазах у всех.
Я взмахнул руками, открыл глаза. Вверх, вверх, вверх, к свету, к воздуху.
Две огромные руки схватили меня. Широкое лицо оказалось совсем рядом.
— Йа полше не повторяйт. Фремя фышло. Фон ис пасейн.
— Но на часах… Еще ведь куча времени!
Он стучит пальцем по своим часам, вроде тех, которыми ныряльщики пользуются на глубине в десять тысяч метров.
— Фот мой фремя. И он гофорийт — фон!
Нацист чертов.
Я поплелся в раздевалку, где уже толпились эти самые, инвалиды. Я отводил глаза, но все-таки косился на них. По крайней мере, у меня руки-ноги на месте и мозги в порядке.
Я выбежал на улицу. Яркое солнце било в глаза, и «Мистер Диско» будто бы приветствовал лично меня.
Проплыть тридцать девять раз не вышло. Ладно, плевать. Проеду без рук до самого дома. Смертельный номер. Для мамы. Только для мамы. Главное ведь желание.
Кажется, я тыщу лет проторчал у велосипедной стойки в мечтах о том, как развеселю маму. Наконец огляделся. Море велосипедов. А моего среди них нет. Цепочка, на которую я его приковал, на месте. А велосипеда нет. До меня не сразу, но дошло. Кретин. Идиот. Дурья башка. Надо было приковать прямо к стойке. Черт-черт-черт.
Думаете, если в одно лето потерять сначала братика, а потом и классный горный велик, то на велик вам будет начхать?
Ошибаетесь.
Дома я спрятал цепочку под кровать Дэна. Там теперь все мои сокровища. Вот сейчас пойду и расскажу маме о своем рекорде в бассейне. Я встал, закрыл глаза и глубоко вдохнул. Выдохнул. Снова вдохнул. В точности как учил Отис — чтобы грудь стала шире некуда и даже росту прибавилось сантиметра три.
Я сказал сам себе: «Я смогу. Я готов». И я бы смог. Я бы сказал. Я бы развеселил ее.
Но они там, внизу, опять начали ссориться.
Если б я только мог замереть, застыть неподвижно на ветке, обхватить ее, как птица, пальцами ног. Гарри и Терри. Терри и Гарри. Хорошо звучит, как ни поверни. Я крутил эти слова в голове, пытаясь забыть о страшной высоте и о земле там, далеко внизу. Стоит мне опустить глаза — и земля рванется навстречу, расплющит, убьет меня.
— А парнишка-то знает, что ты высоты боишься?
— Снова ты? Биффо, отвяжись.
От одной мысли, что мы высоко на дереве, в пятидесяти метрах от земли, кружилась голова, а по спине бежали мурашки.
— Как скажете, босс, — ехидно буркнул Биффо.
Терри выпрямился, встал в полный рост (это на такой-то высотище) и принялся вытаскивать по веревке что-то из дупла в дереве. Достал рюкзак. Потом как ни в чем не бывало присел на корточки, отвязал веревку, раскрыл рюкзак. Да, ему хорошо. Еще бы. Он-то не боится высоты.