Среди ночи в комнату вкатывается Голди. Походка сонная, он едва волочит ноги, какой-то мелкий монстр. И в кровать он не ложится, а ввинчивается, взвивает одеяло, как взбивалка накручивает крем. Он как будто сбежал откуда-то, спасаясь от кого-то, в панике, но когда Ландсман спрашивает мальчика, что случилось, ничего не отвечает. Глаза закрыты, дыхание спокойное, ровное. От каких бы детских кошмаров он ни спасался, здесь, в постели родителей, опасность ему не угрожает. Голди безмятежно спит, и пахнет от него разрезанным и полежавшим на воздухе, слегка подвяленным яблоком. Он врылся в спину Ландсмана ногами, нежно и безжалостно. Вот заскрипел зубами, как будто тупыми ножницами по кровельной жести.
Еще через час, примерно в полпятого, завопил младенец на балконе. Ландсман слышит, как Эстер-Малке возится с ним. Она взяла бы малыша к себе в постель, но сегодня это не получится, и ей приходится прибегать к всевозможным полумерам. Наконец Эстер-Малке с сосунком на руках появляется в спальне. Ребенок уже почти спит, чуть побулькивает да повякивает у материнской груди. Эстер-Малке сует Пинки между братом и спиной Ландсмана и исчезает.
Объединившись в родительской кровати, братья Шемецы затевают пересвист, перепев и перестук внутренних клапанов, перед которым детской свистулькой показался бы орган синагоги Эману-Эл. Вскоре детишки начинают тренировку кунг-фу, в результате которой Ландсман чуть не скатывается на пол. Ландсман фиксирует удары прямые и касательные, тычки локтями и коленями, царапины ногтями. Поближе к рассвету что-то фатальное совершилось в пеленке младшего. За всю жизнь свою Ландсман худшей ночи в постели не проводил. А это что-нибудь да значит.
Около семи принялась шипеть и плеваться кофеварка. Толпы возбужденных молекул кофейного пара набросились на обонятельные органы Ландсмана. Ковер в коридоре зашуршал под подошвами шлепанцев. Ландсман подавил в себе позыв признать факт появления в дверном проеме спальни Эстер-Малке, молча проклинающей Ландсмана и свое бессмысленное бабское самаритянство. Ничего он не слышит и не чувствует. Да, бесчувственный чурбан. Полежав чурбан-чурбаном, Ландсман ощутил в неподвижности этой признание собственной несостоятельности. Ладно, открыл глаза. Эстер-Малке стоит у косяка, обхватив себя руками, глядя на руины собственной постели. Да, вот ее детишки. Слава Богу, целы, невредимы, ангелочки-херувимчики… Но рядом этот кошмарный, чудовищный Ландсман, и совершенно без одежи-с!
– Вытряхивайся из постели немедленно, сукин сын, – нежно шепчет она.