То же самое происходило и с теми, кто жаловался на погоду — жару или холод. Набедренная повязка, изношенная до состояния драной тряпицы, одно-единственное хлопчатобумажное кимоно, надетое прямо поверх голого тела, и маленькое полотенце — вот и все имущество, которым располагал типичный местный обитатель.
Даже зимой, когда ледяной ветер пробирает до костей, оборванцы продолжали топтаться здесь. Кутаясь в жалкие обноски нижнего белья и затрепанные кимоно, они пытались справиться с собой — делали вид, что им вовсе не холодно, что все в порядке, хотя кишки у них в животах гудели от голода, как зимний ветер в узких проулках! Это было единственное проявление гордости, которое им осталось.
Если человек три дня болтается под дождем, лишается последней надежды найти хоть какую-то работу, есть от чего впасть в отчаяние! В животе урчит от голода, голова кружится, и, кажется, ты готов сожрать все что угодно — все, что удастся подобрать у дороги или на помойке! Но здешние люди были не такими — они не позволяли себе опускаться до обычных бродяжек и рыться в мусоре или искать объедки в сточных канавах. Они презирали любого, кто вел себя подобным образом, — считали их опустившимися побирушками.
— Лучше умереть, чем жрать чужие объедки! — гордо заявляли они. И если кто-то из нищих, ковырявшихся по помойкам, предлагал им разделить добычу, они только презрительно морщились: — Что ты мне притащил? Я не буду есть отбросы, — так они отвечали, даже если маялись от голода уже несколько суток.
Не подумайте, что в таких районах обретались исключительно мужчины. Нет. Здесь жили и женщины — шлюхи, все как одна! По молодости они работали в борделях в Ёсиваре, Судзаки или Мондзен-накатё[10], а потом, когда стали слишком стары или подцепили триппер, а может еще какую заразу, то покатились под откос жизни, все ниже и ниже — пока не оказались на самом дне, среди вонючих трущоб. Но даже здесь они продолжали торговать собой — их клиентами были мужчины, которым посчастливилось получить работу, или портовые грузчики, и они исправно барахтались с клиентами на соломенных матах в складах на берегу реки. Они не пропускали ни дня — работали, не обращая внимания на недомогания, жар, кожные болячки. Работали каждый день — продавали свое тело столько раз, сколько за него готовы были заплатить.
Среди трущоб ютились грошовые закусочные и лавчонки с дешевой выпивкой. Пока мы шли, я даже успел заметить что-то вроде универсального магазина, где торговали сандалиями, одеждой и прочим скарбом. Дорога была изрыта ямами — на всем пути до ночлежного дома “Мэйгэцукан” не имелось ни единого мощеного участка.