Загадка Куликова поля, или Битва, которой не было (Егоров) - страница 82

Целиком выдумано вероотступничество Олега Рязанского. А. Быков и О. Кузьмина[21] убедительно по­казывают, что Олег в течение всей своей жизни являл собой пример государственной мудрости, мог слу­жить образцом рыцарства и доблести, всегда был хра­нителем веры и традиций. Что же касается конкретно отношения к вере и церкви, то, в отличие от Дмитрия Московского, отлученного от церкви и очень долго не принимаемого ею в лоно святых, Олег Рязанский не­задолго перед смертью принял схиму и ушел в мона­стырь, а сразу после кончины фактически почитался благодарными рязанцами не только как во всех смыс­лах великий рязанский князь, но и как местный пра­вославный святой.

Конечно, хотя все высказанные соображения де­лают саму вероятность Куликовской битвы в 1380 году ничтожно малой, все же не сводят ее к абсолютному нулю. Неисповедимы пути Господни, порой непред­сказуема суетность властей предержащих, наконец, в те времена могли действовать какие-то неизвест­ные нам геополитические факторы, которые оказа­лись способны заставить Мамая, Ягайла и Олега во­преки всем обстоятельствам и объективным препят­ствиям все же очертя голову ринуться на Куликово поле. Поэтому нам придется последовать туда вслед за Мамаевой ратью, согласно традиции, интернацио­нальной и бесчисленной.

Никакой она не была интернациональной. Состав войска Мамая, пришедшего на Куликово поле, – не более чем распространенный в летописях того вре­мени штамп, за которым не стоит ровным счетом ни­чего. Достаточно сравнить текст Летописной повес­ти с другими современными ей летописями. Напри­мер, в пространной редакции Повести утверждается, что: «... со А вот текст из чуть более ранней лето­писи 1346 года о море в Золотой Орде[22]:». В обоих текстах повторяются и мес­тами дословно совпадают «тамо живущие» бесерме­ны, армены/ормены, фряги/фрязы и черкасы/черкас­сы. Эти совпадения наглядно показывают, что автор Летописной повести, ничего не зная о действитель­ном составе и численности войска Мамая, ничтоже сумняшеся, привычно вставил в свое творение типо­вой перечень, своего рода литературный штамп, все­го лишь исключив из него жидов, которых действи­тельно непросто представить себе в числе наемни­ков, но добавил, от себя или из другого типового, но расширенного списка, половцев и буртасов. И эта до­бавка тоже симптоматична: и те и другие для конца XIV века – очевидный анахронизм. Половцы и буртасы, как самостоятельные этносы, к тому времени уже были поглощены татаро-монголами и раствори­лись в общетюркском населении Золотой Орды. И уж совсем невероятно присутствие в войске Мамая ар­мян, ни из самой далекой Армении, ни даже из более близкой и довольно многочисленной колонии армян в Волжской Булгарии, которая в то время уже контро­лировалась Тохтамышем. Как тут не вспомнить варя­гов у Ольгерда и словен у Дмитрия, перекочевавших в «Сказание» из глухой древности «Повести времен­ных лет»! Именно из-за явных нелепостей и анахро­низмов полностью список этнических составляющих войска Мамая из Летописной повести историками приводится очень редко. Различные интерпретаторы Куликовской битвы выбирают из него те компоненты, которые более удобны для их концепции. Особенно­го внимания в войске Мамая удостоились фряги, под которыми обычно понимают крымских генуэзцев, не­кую наемную генуэзскую пехоту.