История Беларуси (Довнар-Запольский) - страница 6

Летописец знает также и некоторые предания о происхождении племен. Так, он рассказывает о том, что были два брата родом из ляхов — Радим и Вятко «и пришодша седоста Радим на Сожю и прозвавшася Родимичи». От Вятки назвались вятичи. Таким образом, от летописца дошли какие-то неопределенные предания о сродстве радимичей и вятичей с ляхами. Что касается вятичей, то ни исторические, ни лингвистические данные не подтверждают догадки летописца о родстве их с поляками, ибо вятичи пришли на Оку с юга, с Подонья, куда переселение забросило их в более раннюю эпоху. Следовательно, они были одним из самых крайних племен на славянской прародине и далеко жили от ляшского племени, которое занимало крайний северо-запад. Иное дело — родство радимичей с ляхами. Для ученых историков это сообщение летописца представлялось догадкой, ибо казалось очень странным появление польского племени оторванным так далеко на востоке. Однако, благодаря новейшим изысканиям в области филологии и в области славянских передвижений, уже не существует сомнений в том, что сообщение начального летописца соответствует действительности: племя радимичей является частью обширного ляшского племени. Те же данные филологии дают основание вообще говорить о том, что северное Приднепровье было занято частью ляшского племени. Филологи с большой достоверностью признают и дреговичей по языковым особенностям ветвью ляшского племени (академик Шахматов). У радимичей и дреговичей был один язык — предок белорусского языка. Дреговичи получили свое название от древнего слова дрягва, что означает болото, трясина, т. е. по господствующему колориту природы страны. Наибольшие трудности вызывает вопрос о кривичах. В начале летописец несколько раз говорит об этом племени, причем нередко покрывает наименование кривичей наименованием славян. По его словам, славяне имели особое княжение в Новгороде, а другое [на] Полоте, которые назывались полочанами. От них же и кривичи, которые сидят на верховьях Волги, Двины и Днепра и которые имеют город Смоленск. Тут, т. е. на всем этом пространстве, сидят кривичи.

В других местах летописец говорит только о полочанах и смолянах. Он знает и большой кривичский город Изборск, находившийся уже в Псковской земле. Одним словом, наименование кривичей у летописца носит неопределенный характер. В сущности, в его представлении на верховьях Днепра, Двины и Волги, в Новгороде, Пскове и Изборске сидит племя, которое он преимущественно называет славянами, или по главным городам и рекам и к некоторой только части которого он иногда прилагает наименование кривичей. Немало трудностей представляется и в вопросе о языке. Древние говоры — полоцкий и смоленский — несомненно принадлежат к белорусскому языку. Между тем, уже в эпоху летописца кривичи сидят в Новгороде и Пскове, т. е. в местности, где развились великорусские говоры. Кривичи перешли далеко за Днепр, здесь встретились с вятичами и здесь также вырабатывались великорусские говоры. Следовательно, [по]является сомнение, представляют ли собой кривичи предков великорусского племени, подвергшихся на западе дреговичскому влиянию в области языка, или же, напротив, они являются предками белорусов, т. е. родственным племенем дреговичам и радимичам, но колонизовавшим Новгородско-Псковскую область и отчасти Суздальскую и выработавшим здесь вместе с вятичами основы великорусского языка, или подвергшимся влиянию вятичей. Первое предположение является, однако, весьма сомнительным. Все затруднения устраняются, если мы обратим внимание на указанные раньше колебания нашего летописца и примем единственно правильное объяснение слова кривичи. Название кривичей не поддается никаким объяснениям из славянского языка, ибо разного рода этимологические предположения ничего в этом вопросе не уясняют. Но следует обратить весьма серьезное внимание на то, что литовцы до сих пор называют всех славян кривичами. Себя именем кривичей это племя никогда не называло, но части этого племени назывались по рекам и городам. Следовательно, это название заимствованное, чужое, и в таком виде было усвоено начальным летописцем, который, однако, различает кривичей по городам и рекам. Поэтому напрашивается уже указанное филологами сопоставление литовского кривичи с литовским же словом Krievi, что означает топь, трясина, болото. Если мы остановимся на этом объяснении, то тогда отпадает целый ряд сомнений и для нас будет ясно, что северо-восточная часть Белоруссии была занята также дреговичами, название которых литовцы просто перевели на свой язык и применили вообще к славянам, с которыми они столкнулись. Тогда не придется искать причин совпадения языковых особенностей у кривичей и дреговичей, не придется переселять кривичей с места на место, на что не уполномачивает ни один источник и придется принять естественный вывод о том, что дреговичи, будучи частью ляшского племени, имели тяготение к колонизации на север и восток, где столкнулись с финнами и вятичами и потеряли здесь, под влиянием скрещиваний, некоторые особенности своего наречия.