– В нашей стране это одно и то же, – отрезала бывшая однокурсница.
Суханова поубавила пыл, но от нее по-прежнему несло злобой, от этого негатива начинала болеть голова. Однако обвинение было слишком серьезным, чтобы от него просто так отмахнуться. Татьяна посмотрела на часы: до приема оставалось пятнадцать минут. Она решительно взяла разъяренную фурию за руку и потянула во двор.
– Пошли!
– Куда ты меня волочешь? – сопротивлялась та. – Прекрати командовать, Лебедева! Здесь тебе не кухня, а я не твоя прислуга.
– Но была ею. Забыла, как клянчила у меня это место? Идиотка, думаешь, я белоручка, сама не могу тряпкой по полу елозить? – Татьяна толкнула оторопевшую Надьку на скамью под сиреневым кустом тихого дворика. – Дура, я же помочь тебе хотела! Поддалась на твое хныканье, как тяжело тебе, бедной, живется. А ты мне теперь голову морочишь? Отвечай, что сделал Лебедев, чем он тебе так насолил, что ты и мне готова выцарапать глаза? Давай, Суханова, колись, нет времени тут с тобой прохлаждаться.
Простая вспышка гнева произвела неожиданный эффект. Суханова удивленно вытаращилась на Татьяну, потом вдруг икнула и залилась слезами. Она ревела по-бабьи, тяжело, с надрывом, размазывая ладонью слезы с соплями по намакияженному лицу.
– Успокойся! Возьми себя в руки и прекрати реветь, как корова. – В ответ раздался утробный вой. – Да перестань, идиотка, выть! – Лебедева с размаху влепила пощечину истеричке. – Хочешь, чтобы сюда весь околоток сбежался? – Открыла сумку, достала сигареты, вытащила из пачки одну, прикурила, сунула Сухановой в зубы. – Ничего, иногда нам полезнее чуток потравиться, чем психовать. Ну?
– Не запрягала – не понукай, – пробурчала Надька, вытирая пальцами слезы.
– Тебя, милка моя, уж запрягли. – Татьяна протянула носовой платок. – Утрись! Ты все ж таки взрослая женщина, а не пацанка, сопли руками размазывать не годится.
Надежда послушно взяла кусочек батиста, вытерла лицо.
– Сволочи они все, – пожаловалась Суханова, – мужики эти. И без них плохо, и с ними не хорошо. Обрюхатил меня Колька, а сам копыта откинул. Теперь живи как хочешь.
– Боже, что за жаргон!
– Хлебнешь с мое – не так заговоришь. Увязла я, Лебедева, как муха в меду, – она невесело усмехнулась, громко высморкалась в платок, – на сладкое дуру старую потянуло. И натворила таких дел, за которые теперь буду платить до конца. Хорошо еще, если девка родится, – кивнула на выпирающий живот, – а если парень, да не дай бог весь будет в папашу – намаюсь... Замочили, Танька, моего хахаля ребятки твоего.
– Это я уже слышала.