Под елью было сухо и почти уютно, привычно моросивший с серого неба дождь не проникал сюда. Одурманивающее пахло сырой хвоей, смолистой древесиной, прелой листвой. Свенельд вдруг заметил, что лес-то красив. Деревья — дуб, граб, березы, ольха — все в багрянце и золоте, в сочной осенней меди, то тут, то там пронизанной темными росчерками стройных елей. Даже морось этого вечного древлянского дождя не погасила яркие кроны кленов и буков, листья с них уже опадали, но не так быстро, как если бы тут вились ветры. Но ветров не было, застывший мир, подвластный лишь малой толике богов, замер, природа сама жила и сохранилась, несмотря на все, что творили среди ее красы люди. Ранее Свенельд в эту пору как раз собирался в полюдье, ведь уже желтень отступал, приближалось время листопада[108], когда опадает лист с деревьев, когда все начинали готовиться к зиме.
Свенельд усмехнулся и прикрыл глаза. Надо же, засмотрелся. И он подумал уже о другом: как Ольга вытребовала у него рубашку для новорожденного мальца Малфриды. Ей-то что? А вот Свенельда все принялись едва ли не поздравлять, хотя он даже не пошел к Малфриде. Знал, что Ольга велела подыскать для малыша кормилицу, будто-де его боярыня отказывается кормить дитя, грудь ее расперло от молока, и она сильно расхворалась. Только поэтому Ольга и не взяла ее с собой, когда уезжала в Киев с маленьким Святославом. Княгиня не решалась больше оставлять сына в древлянской земле, испугалась за него очень. Вроде как и сына Малфриды думала с собой взять, но та вдруг воспротивилась. Даже сказала, что будет кормить его. А уж имя ребеночку едва ли не все воины придумывали: это было неплохо, вот так отвлечься на радостное событие после всех этих ужасов. Так всем миром и порешили дать имя Добрыня. Свенельд не возражал. Да и не до того ему было. Он со своими людьми обшарил всю округу Искоростеня, рассмотрел, где и как лучше расположить отряды, тщательно изучил укрепления, городни, рвы, пострадавшие от пожара стены, частоколы. Да, хорошо укрепились древляне, но ведь долго они там взаперти не протянут, таким скопом. Не рассчитывал Искоростень содержать такую ораву со всех углов древлянского племени.
Конечно, сейчас, когда древлянское волшебство пошло на убыль, было бы неплохо взять Искоростень в осаду и ждать, когда защитники оголодают и запросят пощады. Однако русичи уже утомились от долгой войны, да и неосторожно держать тут такое воинство — мало ли где на Руси еще рать понадобится? К тому же после попытки Волчары увести своих Свенельд не был уверен, что и другие не сочтут, будто их время служить Ольге окончилось, не запросятся по домам, к семьям, к родным избам, где уже, наверное, и урожай убрали, самое время свадеб подоспело. А тут… Все дождь этот нескончаемый, когда грязь и глина прилипли к ногам будто навечно. Нет, Свенельд правильно сделал, что настоял испытать Искоростень на прочность: получится, не получится, а люди встряхнутся. Да и древлянам пора уже понять, что русичи их никогда не оставят в покое, пора им смириться да подумать о покорности. И чего там их князь Мал раздумывает? Хотя вон Малкиня по-прежнему уверяет, что и нет там никакого Мала. Куда же делся? Хотелось верить, что не умчался за подмогой. Поэтому на сходке Свенельд так и сказал, что надо брать Искоростень, пока Мал новых воинов не привел.