– Никаких «хотя»! – тут же придя в себя, оборвала его Ленка.
– Ну так вот, – вернулся к своим баранам Игорь, – в начале следующего года «Россию» снесут с лица земли...
– Ты что! – испугалась Ленка. – Атомную бомбу, что ли, бросят?
– Дура! – взбесился Игорь. – Не Россию, в смысле страну, а концертный зал! Ясно?
– Слава богу, – перекрестилась Ленка и резко переменила тему: – А ты знаешь, который час?
– Это все не важно, – отмахнулся Игорь. – Важно успеть отыграть сольники и оставить на площади звезд имя твоего скромного слуги. А у нее, видишь ли, депрессия! – снова завелся он. – Какие мы тонкие! Нельзя быть такими тонкими в шоу-бизнесе.
– Игорь, побойся бога, – разозлилась Ленка, – какой у меня бизнес? Одно сплошное шоу!
– Это ты из-за Саши Терещука? Ты на него обиделась?
– Да не обиделась я на него. Кто я, а кто Саша? Просто я в нем разочаровалась, понимаешь? Он перестал для меня существовать не как певец, артист, лауреат и так далее, а как человек. Вообще. В принципе. Хотя я догадываюсь, что ему от этого ни тепло, ни холодно.
– Слушай, ну так нельзя, – мягко сказал Игорь. – В нашем с тобой положении обиду нужно глотать, как... как... – Он задумался, подыскивая слово.
– Как сперму? – помогла ему Ленка.
– Ну, в общем, где-то да.
– Спасибо, но я только что наглоталась коньяка и мне почему-то больше ничего не хочется.
– Дура ты, Ленка, и не лечишься.
– Дура, Игорь, дура, – засмеялась Ленка, – полная дура, сама знаю. И на фига я тебе такая нужна?
– Плюнь на них всех и успокойся. Давай лучше напишем с тобой идеальную песню. Песню ни для кого! И не под кого! Сами для себя и для чистого искусства! Красивую, медленную, жалостливую... Все позавидуют и начнут наперебой ее у нас выпрашивать. А мы еще сильно подумаем, кому ее дать и за сколько.
* * *
Он еще долго так фантазировал, а Ленка слушала, улыбалась и думала о своем.
Нет, конечно, не все такие мерзкие, как Терещук. Но как все-таки обидно, что экранный образ не имеет ничего общего с человеком.
Ленка вспомнила, как в прошлом году в Кремле записывали «Песню года», где Терещук должен был петь их с Игорем песню «Костер». Народу и в зале и за кулисами набралось видимо-невидимо. На Игоре был черный смокинг, белая сорочка и белая бабочка. Царь, Бог и герой. На Ленке – французский, тоже черный костюм с сиреневыми кружевами и туфли на высоченных шпильках. Вокруг все носятся в растянутых свитерах и драных джинсах, а они на общем фоне – как два катафалка на первомайской демонстрации.
– Идем, я вас познакомлю, – предложил Игорь.
Терещук был не один. За его повисшую, как будто отсохшую, руку держалась худая, длинная, здорово помятая девица. Глаза голубые-голубые, а кожа загорелая-загорелая. Дорвалась, видимо, до дармового солярия. Девица что-то сосредоточенно жевала и хищно зыркала по сторонам.