Но теперь цель его была близка. На поляне, посеребрённой луной, находилось жилище, укрытое за деревянным частоколом. Что ж, лес — хорошее убежище для усадьбы мирных охотников. Лес надёжно прятал от бесконечной распри родовых князей и от безжалостных хазарских коней, которые всё чаще стали топтать щедрую землю. С трёх сторон лес подходил очень близко к частоколу. И лишь с четвёртой извивалась лента реки, и в ней, как в серебряном зеркале, переливались живые блики полной луны.
Человек в сером не желал зла этим людям. Невзирая на то, что род Куницы, а именно так называли себя люди из племени тиверцев, спящие сейчас в просторной избе с красивым резным крыльцом, признали власть варяжского князя и согласились платить ему дань куницей, соболем или горностаем.
Мир менялся, и человек в сером обязан был хранить его от разрушения.
Но, конечно, не всех людей рода Куницы сморил сладкий сон. Дозорные на островерхом частоколе бдили. Их глаза прекрасных охотников видели во тьме, а уши различали в звуках ночного леса малейший шорох. Да и собаки, охотничьи псы во дворе, заволновались, словно чуя неладное.
Всё это не беспокоило человека в сером. Он умел ещё кое-что. Это было очень древнее умение. И оно передалось ему от его отца, а тому — от его отца, и так было от начала времён, с момента появления первых волхвов, когда они пробудились в этом мире и взяли на себя заботу о его сохранении. Человек в сером умел становиться невидимым. Незамечаемым. Исчезать из сознания людей. Самое интересное, что для хищного лесного зверья, да и многой иной скотины, человек в сером тоже становился неразличим, когда пользовался этим своим умением. Они лишь чувствовали его, чувствовали его скрытую природу, и даже матёрых волков она заставляла, поскуливая, отползать в сторону. Да, было у человека ещё одно умение. Самое древнее. Но им он воспользуется лишь в крайнем случае.
Человек в сером вышел на кромку леса и двинулся к частоколу Дозорные встрепенулись, но к тому моменту лишь слегка примятая трава обозначала его шаги.
А в доме рода Куницы мальчик, которого прозвали Авось, укрыл полотняной тканью свою маленькую сестричку. Девочка была белокурой и необычной. Авось знал это. Хотя, когда тебе девять лет, четырехлетняя сестренка всегда будет казаться самой необычной.
— Авось, Авоська, — шёпотом просит девочка, — покажи лодочку.
— Ш-ш-ш. Спи, — отвечает брат. — Отец заругает. — И всё же показывает сестрёнке вырезанную из дерева лодку, и даже мачта для паруса уже поставлена.
— Касивая… — шепчет девочка.
— Спи, — говорит Авось. А сам прислушивается. С каким-то еще непонятным ему беспокойством оглядывается по сторонам. Прячет лодку и… снова прислушивается. Затем бесшумно спрыгивает с лежанки и прокрадывается к окошку. Смотрит в резную щель ставенки.