— Он поднял руку на мою прекрасную мать. Избил до крови. Она вряд ли понимала, что делает. Умчалась в том платье, что на ней было, и с собой ничего не взяла.
— Вещи по-прежнему на месте.
— Но я против Алисы. Не хочу, чтобы кто-то был рядом с нами.
Кэтрин утомилась. Устала его утешать. Тони так и не повзрослел. Остался маленьким мальчиком, замерзшим в детстве и не сумевшим оттуда выбраться. Она знала, что смерть отца, бриллиантовые бантики и грубое, похотливое пренебрежение не вернут ему потерянного, потому что потерял он время, а приобрел ненависть.
Тони тоже это знал. Он старался помнить свою сестру, мать, но его ум никак не откликался. Ненависть была раскаленным штырем, на который была насажена его судьба.
— Ральфу очень тебя недостает. Он раскаивается в содеянном. Его не отпускает эта боль.
— Думаешь, я не испытываю боли? Думаешь, мне нравится моя пустая жизнь?
Ей следовало быть очень осторожной, как циркачке на натянутой проволоке.
Ночами Тони не спалось. Сердце его колотилось, кровь стучала в висках, на тело что-то давило. Он ворочался до рассвета. Когда терпеть более не было сил он пробовал забыться морфием, опиумом, вином, но, проснувшись, не чувствовал себя отдохнувшим.
Ему казалось, что его душа, его ненависть отражаются на лице. Что кожа на лице лопается и гнев в виде гноя стекает с высоких точеных скул.
Ел он только для того, чтобы не умереть, но самую изысканную пищу. Устриц и шампанское. Перепелов и икру. Из Южной Америки ему привозили арбузы, из Пармы — ветчину. Эти вкусности заменяли ему ласку давно умершей женщины, той, которая, как он считал, любила его ребенком.
Сексом он занимался, потому что был красив. Груз привлекательности делал его доступным. Кроме того, в этом процессе случался момент, когда он забывал, кто он, забывал все, забывал отца, мать и маленькую идиотку-сестру, забывал о побоях Ральфа, о самом Ральфе, холодном и трезвом, желавшем отправить его, восьмилетнего мальчика, в ад. Во время секса мозг словно отключался. Оставались только движения, удовольствие и мастерство. Тони существовал в сексуальной горячке. Иногда после такого сношения ему удавалось уснуть на час-другой.
— Не говори мне об этом. Не говори о нем.
— Как хочешь.
Кэтрин была исключением, женщиной, к которой он возвращался снова и снова. Той, которая понимала толк в любви. Жизнь ее не пощадила, но лицо было все еще прекрасно, а тело здорово. Она отлично представляла, во что ввязалась. Она видела душу Тони, и этот огонь не сжег ее.
С Алисой все была иначе. Однажды вечером Тони напился. В это время Кэтрин в Висконсине выходила замуж за его отца. Он заметил Алису, когда на рассвете, шатаясь, брел домой. Она стояла неподвижно на углу темной улицы. Он подошел и сказал пару слов. Секс между ними продлился не долее звучания первых аккордов Лунной сонаты. В полном молчании, словно ему было скучно, а Алиса была глухонемой.