И тут, говоря откровенно, я сломался. Я запустил руки в ее волосы, прижал к себе и крепко поцеловал. Энни застонала от восторга, просунув язык в самое горло, словно хотела попробовать, чем я ужинал. Потом она обвила мою поясницу ногами, и моя голова окончательно перестала соображать. Ее стоны и вопли были гораздо громче, чем во время наших притворных сцен, а с губ слетали грязные слова о том, чем она хочет заняться. В какой-то момент мы оказались в спальне, потому что после того, как она удовлетворила свою непонятную страсть, мы лежали на кровати и обсуждали, на что способны сестры.
— Вторая группа называет себя «Одиннадцать-Одиннадцать», — сказала Энни. — Это радикальные анархисты, сумевшие получить от кого-то деньги и оружие, и теперь они ищут повод все это применить. Похоже, что Сэди давно знакома с их предводителем. Она утверждает, что это наилучший способ взорвать существующие структуры мужского господства и привести к власти женщин.
— Значит, все те же старые феминистские штучки.
— Старые феминистские штучки! Разве не так говорят все мужчины? Вам бы только трахаться и убивать. Никакого творчества, сплошное разрушение.
Мне это не понравилось, но я слишком устал, чтобы спорить, кроме того, не хотелось прерывать ее рассказ.
— Как хочешь. Есть какие-то намеки на способ действия?
— Что-то относящееся к погоде. Мы практиковались в вызывании дождя.
Я выглянул в окно — на улице моросил дождь.
— Похоже, у вас получилось, не так ли?
— Да, черт побери, а еще они сильны в магии секса. Мы стояли в кругу, взявшись за руки, и призывали бурю.
Снаружи сверкнула молния.
— Может, из-за этого ты так…
— Раскованна? Возбуждена? Кому какое дело?
Я с тревогой посмотрел ей в глаза.
— Энни, мне кажется, тебе лучше побыть здесь пару дней. Что-то идет не так, и, я думаю, тебе необходим перерыв.
— Я в порядке. — Она блеснула глазами. — И ты тоже. Похоже, это тебе нужен был перерыв в работе.
После этих слов она запрыгнула на меня верхом и обрабатывала до тех пор, пока я чуть не лишился сознания от изнеможения.
На следующее утро я проснулся раньше Энни и, пока закипал кофе, составил новое донесение. Едва я успел его отправить, как из спальни донесся визг. Энни проснулась и пыталась вспомнить, что произошло. Заглянув в дверь, я увидел, как она осматривает скомканные простыни и свое тело. Ночь прошла не без грубостей — по ее настоянию, — и теперь она это почувствовала. Заметив мое присутствие, она накинула халат и покраснела.
— Господи, что я наделала? — прошептала она, обращаясь к самой себе.
Энни, всхлипывая, выбралась из постели, схватила свое пальто и туфли и выскочила в переднюю дверь прежде, чем я успел ее остановить. Остальная ее одежда так и осталась лежать там, где она бросила ее вчера вечером.