Подойдя к массивным дверям, из-за которой раздавался дробный стук ножей, я осторожно приоткрыл одну створку, просунул в образовавшийся проем голову… и едва не лишился кончика носа — мимо меня с угрожающим свистом пролетел окровавленный тесак. Проводив его ошарашенным взглядом, я пригнулся и так, на полусогнутых, уворачиваясь от летающей посуды, проследовал вглубь затянутого паром помещения, ориентируясь на негромкое пение-бурчание повара.
Хозяина кухни я нашел возле печи, на которой стояла монументальных размеров кастрюля, из которой доносился потрясающий запах. Цеас, помахивая здоровенным половником (как бы ни тем самым, который оставил мне большую шишку на затылке), что-то напевал себе под нос. Заметив меня, он приветственно кивнул и махнул рукой в сторону стола, на котором стояло громадное блюдо с пирожками, не решаясь отойти от кастрюли. Вытянув из-под стола одну из двух табуреток (а вы что думали, я один, что ли, совершаю набеги на кухню? Ага, как же! Сколько раз я сидел здесь на пару с каким-нибудь ушастым!), я уселся и, подтянув блюдо поближе к себе, взял первый пирожок. Откусил…
Ням! Вкуснятина! Пирожки оказались с вареньем. Моим любимым, между прочим. Не знаю, как называется фрукт — или ягода — из которой его делают, но варенье по вкусу походило на абрикосовое, только более душистое, густое и чуть кисловатое.
Умяв с десяток пирожков, я почувствовал себя более-менее сытым. По крайней мере, желудок уже не порывался исполнять арию голодного из оперы «Есть хочу!».
«Когда я ем, я глух и нем». Фраза полностью про меня, потому что я ухитрился не заметить, как звон посуды и стук ножей стих, и, когда на соседнюю табуретку бесшумно опустился повар, то я вздрогнул от неожиданности.
— Ты чего такой грустный, малыш? — Добродушно прогудел мужчина.
Я привычно поморщился на такое обращение, но ничего не сказал. А что тут можно сказать, если я ровно в пять раз тоньше мужчины, а моя голова едва достает ему до подмышки? На правду не обижаются.
— Да достало все, — вздохнул я. — Надоело, что меня считают ребенком, надоело, что со мной и обращаются, как с ребенком! — сорвался на крик я. — А больше всего меня достало то, что я сижу в этой богом проклятой долине, как в тюрьме!..
Стеклянный графин с соком, поставленный на стол поваром, жалобно крякнул и разлетелся на осколки. Хорошо хоть, что сока было немного…
— Тише, малыш. Тише. На пирожок, — Цеас сунул мне в зубы очередной хлебобулочный шедевр кулинарного искусства и сурово взглянул на тряпку возле печки, отчего последняя быстро взлетела и начала убирать осколки. — Ты мне так всю посуду перебьешь.