Вот оно как… Значит, рабство лучше… Но ведь они все обречены. Неужели они не понимают, что умрут в любом случае? Или боятся перемен?
Я так сильно задумался, что когда на мое плечо легла широкая ладонь, я подскочил от неожиданности и, обернувшись, увидел ухмыляющегося Лиира.
— Так, парень, а теперь давай разберемся, что ты умеешь, — казал он.
— Ну-у… — протянул я. — Я умею обращаться со шпагой и немного — с короткими парными мечами. Люблю кинжалы и метательные ножи, из лука стрелять умею, но очень не люблю…
Мастер выслушал меня и задал неожиданный вопрос:
— Тебе приходилось убивать?
— Что? — Опешил я. — Нет, не приходилось.
— Значит, ты ничего не умеешь, — резюмировал он.
— Эй! Это почему? — Сказать, что я был оскорблен, значит, ничего не сказать. — Я умею драться.
— Неверно. — Отрезал Лиир. — Ты умеешь фехтовать. У гладиаторов один принцип: убей, или убьют тебя. Ты правша или левша?
— Левша, — я не понимал, куда заходит разговор.
Мужчина походил вокруг меня, заставил сделать несколько приседаний, похмыкал и пошел к тренажерам, позвав меня с собой.
— Пойми, парень, — втолковывал он мне на ходу. — Быть гладиатором — значит, быть убийцей. Ты должен убить своего врага первым, чтобы он не убил тебя. Шпаги и ножи — это, конечно, хорошо, но для арены не годится. Нужно что-то длинное, но не слишком тяжелое, так что двуручник не подойдет.
— А что тогда? Копье? — Ужаснулся я. Копья я терпеть не мог, в клубе всегда обходил их десятой дорогой. Сколько тренер ни старался всучить мне очередной деревянный дрын с железкой на конце, я никогда не брал их в руки.
— Нет, — хитро улыбнулся Лиир. — Копья — это для всадников. У меня есть кое-что гораздо интереснее…
Когда мы подошли вплотную к орудиям пытки, по недоразумению называемыми тренажерами, я увидел, что за ними находится небольшая стойка, накрытая плотной тканью. Лиир подошел поближе и стянул накидку со стойки. А на ней… Я задохнулся от восхищения.
Прямой металлический шест длиной метра полтора был весь украшен гравировкой и посередине был снабжен резной деревянной рукояткой для удобства. Сантиметров по тридцать с каждой стороны было сплющено, словно по концам шеста проехал каток. Плоским участкам придали листовидную форму и, судя по всему, очень остро наточили. Все оружие было отполировано до блеска и сверкало так, что было больно глазам.
— Ух, ты! — Я был в восхищении. — Какая красота!
— А то, — хмыкнул мастер, аккуратно беря в руки оружие. — Моя гордость. Ее делали по моему заказу. Больше такой ни у кого нет.
— Тяжелая, наверное, — в сомнении протянул я. Вместо ответа мастер бросил оружие мне. Еле успев его перехватить, я изумленно вскинул брови: вес этого произведения искусства (ну не поворачивается у меня язык назвать это сокровище простым оружием) не превышал трех килограмм.