Колдовство какое-то. Электрический разряд, умершее сердце вздрогнуло бы и снова забилось. Закончил со слезами на глазах. Сказал, что должен подышать. И больше его никто не видел.
— Я убью его.
Из спальни нет ответа, лишь шум дыхания, постоянный, мерный, неумолимый. Она спохватилась. Зря она так. В ее устах это фигура речи, выражение отчаяния матери, но в его сознании, в лаборатории внутри костяной коробки черепа, может сложиться конкретика многократно обкатанной рабочей процедуры.
— Ты… не знаешь, где он? — спросил муж после паузы тоном, угрожающим своей нейтральностью.
— Откуда мне знать?
— Ну… Он с тобой говорит. Он сюда заходит.
— Не был он тут.
— Был.
— Откуда ты знаешь? Служанки шпионят?
Его молчание она истолковала как положительный ответ. И почувствовала героический порыв, решимость не покидать более свою гардеробную.
— Я пришел не для того, чтобы упрекать тебя или спорить. Наоборот, я надеялся, что смогу почерпнуть здесь твоей спокойной рассудительности. И вот я здесь, но чувствую, вопреки устремлениям своим как рабби и как человека, что должен все же тебя упрекнуть.
— За что?
— За его вывихи. Искривление души. Это твое упущение. Такой сын — плод материнской ветви.
— Подойди к окну, — сказала она. — Глянь сквозь щелочку между шторами. Посмотри на этих бедняг, на этих дураков, остолопов, пришедших за благословением, которого ты, положа руку на сердце, во всей силе своей, в своей учености не способен дать. Но эта неспособность никогда не мешала тебе благословлять.
— Я благословляю иначе.
— Посмотри на них!
— Это тебе стоит на них посмотреть. Выйди из своего шкафа и взгляни.
— Я видела их, — процедила она сквозь зубы. — И у всех этих людей искривление души.
— Но они скрывают это искривление. Прячут в скромности своей, в приниженности и в страхе Божьем. Господь повелевает нам покрывать головы свои в Его присутствии. Не выставлять макушку.
Снова скрип стула. Муж встал, зашаркали шлепанцы. Хрустнула поврежденная связка левого бедра, и он застонал от боли.
— Это все, о чем я прошу Менделя. Что у человека в голове, что он думает, что ощущает — это не интересно ни мне, ни Богу. Ветру безразлично какой флаг трепать, красный или голубой.
— Или розовый.
Молчание. На этот раз не столь напряженное, как будто он вспоминал, как когда-то улыбался ее маленьким шуткам.
— Я найду его. Я сяду рядом с ним и расскажу сыну то, что знаю. Объясню, что пока он повинуется Господу и соблюдает Его заповеди, пока ведет себя праведно, он здесь дома. Что я не отвернусь от него первым. Что оставить нас — его выбор.