Плохие вести с фронтов множатся. Вереникин меня не обманывал. Мы все в недоумении.
– Я этого не понимаю, – сказал вчера доктор Бергер. – Мы с высвободившимися частями смогли впервые достичь численного равновесия. А теперь вынуждены отходить, чего не делали всю войну? Должно быть, тут не обошлось без американских военных материалов…
Во дворе все бесцельно бродят. На всех лицах подавленное выражение. В последнее время я часто иду гулять с вольноопределяющимся, о котором, собственно, никто не беспокоится.
– Фенрих, – спросил он вчера, – задаетесь ли вы вопросом: возможно, мы все же переоценили свои силы?
Я пожал плечами:
– Здесь ответить на этот вопрос немыслимо… И потом: у нас есть иной выбор? – Я почувствовал, что увильнул от ответа и раздражен этим. – Если мы выиграем войну – то нет, если проиграем – точно переоценили! – говорю я наконец.
Мимо проходит русский офицер, отвечает на наше приветствие небрежно и неприязненно.
– Почему эти люди нас так ненавидят? – продолжает вопрошать коротышка. – Я их не ненавижу, никогда не ненавидел! Только воевал, потому что воображал, что на родину напали…
Я лишь киваю. Боже мой, к чему такие вопросы в Сибири? Но разве он не прав? Разве все мы пошли не потому, что на нас напали?
– Все это так, – говорю я устало. – Захватчики не рассматривают нас добровольцами – ни вас, ни меня!
Мы идем дальше и козыряем, козыряем. С нашего боку движется молодой лейтенант, австриец, которого я хорошо знаю. Мне бросается в глаза, что этот человек, который всегда отдавал честь, теперь этого не делает.
– Глядите-ка, Юнгман, – говорю я, – вон идет еще один, кто протестует!
Шага через три его уже останавливает капитан, один из тех многочисленных типов, для которых нет лучшего занятия, как следить, чтобы младшие по званию отдавали честь.
– Почему вы не приветствуете? – резко говорит он.
– Потому что я сегодня отдавал честь раз шестьсот! – холодно отвечает лейтенант.
Капитан верещит:
– Вы сошли с ума? Вы хотите быть офицером? Быть достойным подражания примером? Назад, три шага…
Молодой лейтенант не шевелится, говорит отчетливо и невозмутимо:
– Поцелуй меня в…
И идет дальше.
Все больше тех, кто не в состоянии избежать психоза, все словно заражены им. Вчера у меня произошла первая стычка с доктором Бергером. Это знаменательно. Для того чтобы повздорить с этим тонким и сдержанным человеком, нужно совсем дойти.
Я по какому-то пустячному поводу дал ему дерзкий и несдержанный ответ. Он вздрогнул, посмотрел на меня долгим взглядом, положил руку на плечо и тихо сказал:
– Вот и вы, фенрих? Нет, я заблуждаюсь – вы нет!