– Я скоро сожру кого-нибудь из этих конвойных! – грохочет Под.
Часовые уже давно перестали подгонять нас. Или сами видят, что это невозможно? Наши подмышки горят, словно вместо подушек костылей подложены горящие угли, наши ноги, отвыкшие от ходьбы по твердой мостовой, сбиты в кровь.
– Эти русские как были, так и остаются свиньями! – убежденно говорит Шнарренберг. – Неужели нельзя было реквизировать для нас хотя бы парочку небольших повозок?
– Или парочку лимузинов? – добавляет Под.
Наконец к вечеру пересекаем железнодорожное полотно и видим перед собой небольшой барачный лагерь, огороженный высоким штакетником, – двор его кишит людьми.
– Да это станция Угрешская, большой сборный пункт! – говорю я.
– Какой-то лилипутский! – считает Брюнн.
– Да, в этой дыре мы со своими костылями едва ли развернемся! – кивает Под.
Ворота распахиваются. Нас пересчитывают.
– Слава богу – совпадает! Никто не сбежал! – насмешливо говорит Брюнн.
Нас проводят в барак, рассчитанный на сто человек, и предоставляют нас собственной судьбе. Какое русским дело, что нас двести?
– Легкораненым – отойти в сторону! – кричит командным голосом Шнарренберг, старший этапа по званию. Он прав, он хочет хотя бы тяжелораненых обеспечить спальными местами.
– Заткнись! – раздается пара голосов из задних рядов. – Мы тут не в казарме – понял?
Я сразу же ковыляю к нему.
– Не заводитесь, Шнарренберг! – поспешно говорю я. – Бывает и так…
Он повисает на своих костылях, словно готовый упасть. Его грубое солдатское лицо белое, как бумага.
– Что же это такое, фенрих? – хрипит он. – Что они такое кричат?
– Ничего, Шнарренберг, ничего, пойдемте теперь со мной…
Под тем временем уже так лег на своего рода нары, что там достаточно места для всех нас, если мы ляжем вплотную друг к другу. Как раз когда мы с Шнарренбергом протискиваемся сквозь толпу, слышу, как он спокойно тихим голосом говорит:
– Тебе зубы давно не чистили, да? Это место для моего юнкера – и кончено!
Я ложусь сбоку от него и чувствую что-то твердое в кармане. Вынимаю сверточек от черноволосой сестры. Разворачиваю его и вижу маленький коричневый перочинный ножик.
Когда я просыпаюсь, уже светло. Под сидит, голый по пояс, прилежно склонившись над рубашкой на коленях.
– Чертова починка, – приветствует он меня. – Смог заснуть?
– Да, Под. Я смертельно устал.
– А я не смог. Через пару часов меня начали так кусать, будто я лежу в муравьиной куче. Сейчас опять начнется возня с проклятыми насекомыми – я уже выставил форпост в десять человек.
Мы чувствуем разбитость во всем теле. Еще не привыкли к соломенным тюфякам, не научились в одежде лежать на жестких досках, без подушек и одеял. Вдобавок из-за ран все мы можем лежать только на одном боку, не меняя положения. И что это значит…