– Вставайте! – говорит он. – Нужно еще раз поговорить с комендантом. Сегодня ночью умерли два австрийских врача…
Я иду с ним через темный барак. Временами нам приходится перешагивать через чье-нибудь тело, лежащее в проходе, странно скрючившись. Это больные, которые в лихорадочном бреду свалились с верхних нар.
– И как вы это выдерживаете? – обращается он ко мне. – У нас хотя бы есть тихая комната, хотя бы пара спокойных часов – без криков, без умирающих. Но у вас же…
– Теперь уже ничего не слышно и не видно, – говорю я. – Чувства притупились.
– Да, другого объяснения нет, но тем не менее…
– Как дела у штабс-врача? – поспешно спрашиваю я.
– Пока хорошо… Но кто знает, сколько это продлится… Ко всему прочему, он себя морально изводит. Освещение, провизия, санитария просто дискредитируют его. Да, это самое горькое! Этого не должно быть! Сплошные леность и безразличие… Я боюсь сегодняшних переговоров… Он уже не владеет собой!
В домике врачей уже готовы доктор Бокхорн и один из полковых врачей-австрийцев.
– Доброе утро, фенрих, – коротко здоровается доктор Бокхорн. – Мне вам нечего сказать, верно? Либо – либо, вот что решается сегодня.
В приемной сидит казачий капитан. Я от имени врачей прошу его провести нас к коменданту. Он делает беспомощное движение, отчаянно переводит взгляд с одного на другого.
– Господин капитан, мы просим ради оставшихся пятнадцати тысяч! – говорю я.
Он закусывает губу и выходит.
Обмен фразами на повышенных тонах. «Вы должны, господин комендант! – слышу я голос капитана. – Таково предписание…»
Наконец он выходит.
– Прошу…
Мы полукругом становимся перед комендантом. На его письменном столе лежит взведенный тяжелый револьвер. «Прошлый раз он там не лежал!» – пронеслось у меня в голове.
Доктор Бокхорн говорит. Я перевожу:
– Мы просим предоставлять нам больше воды. Лежащим в бреду мы не можем даже смачивать губы. Просим солдатских одеял или хотя бы соломы. Всех больных нужно переложить с жестких нар, опасность заражения от этого просто страшная. Мы просим дров для печей. У тридцати процентов всех людей помимо дизентерии и тифа воспаление легких и обморожение конечностей.
– Я не волшебник! – возражает Мышонок.
Доктор Бокхорн начинает кричать. Я медлю.
Затем перевожу:
– Лагерь для военнопленных не сооружают без самого необходимого!
– Не хотите ли вы мне, императорскому офицеру, давать указания? – кричит Мышонок в ответ.
– Знаете ли вы, сколько народу ежедневно умирает? Сто пятьдесят человек! Сто пятьдесят! – в бешенстве кричит Бокхорн.
– На фронте погибает гораздо больше! – язвительно восклицает Мышонок.