Последовала пауза, затем с улицы донесся чей-то разговор.
— Это о нас говорят! — простонала Сью. — "Мы привлекаем все взоры — и ангелов и людей".
Джуд прислушался.
— Нет, не о нас, — сказал он. — Это два священника разных убеждений спорят о восточной церкви. Боже мой! Спорят о восточной церкви в то время, как все живущее страдает!
Опять воцарилось молчание, пока его не нарушил новый взрыв неудержимого отчаяния Сью.
— На свете есть что-то существующее вне нас, и это "что-то" говорит: "Не смей!" Сначала оно говорит: "Не смей учиться!" Потом: "Не смей работать!" А теперь: "Не смей любить!"
— Это ты от горя так говоришь, родная, — успокаивал ее Джуд.
— Но ведь это правда!
Так они сидели в ожидании следователя, затем Сью вернулась в свою комнату. На стуле лежали платьице, туфельки и носки малютки-сына — она не давала дотрагиваться до них, как ни хотелось Джуду убрать их с ее глаз. Как только он к ним прикасался, она умоляла оставить их на месте и чуть ли не набросилась на хозяйку, когда та попыталась их спрятать.
Минуты, когда она впадала в тупое, апатичное молчание, страшили Джуда еще больше, чем взрывы ее горя.
— Почему ты со мной не разговариваешь, Джуд? — воскликнула она после одного из таких приступов отчаяния. — Не отворачивайся от меня! Мне так одиноко, когда ты не смотришь на меня!
— Успокойся, родная, я здесь, я с тобой, — отвечал он, прижимаясь лицом к ее лицу.
— О мой друг, наш идеальный союз, наше двуединство теперь обагрены кровью!
— Нет, они только омрачены смертью.
— А!.. Но ведь это я, сама того не ведая, толкнула его на это! Я разговаривала с ребенком, как со взрослым. Я сказала, что мир против нас, что лучше совсем не жить, чем так мучиться, и он понял меня буквально. К тому же и призналась, что у нас будет еще ребенок. Это его потрясло. Как горько он меня упрекал!
— Зачем же ты это сделала, Сью?
— Не знаю. Я хотела быть правдивой. Я не могла скрывать от него факты жизни. Но я не была правдивой, потому что из ложной стыдливости говорила с ним обиняками. Почему я оказалась лишь наполовину умнее других женщин и вместо успокоительной лжи говорила ему полуправду? Это всё моя бесхарактерность, я не смогла ни скрыть правду, ни рассказать ее всю до конца!
— В большинстве случаев, наверное, так и поступают, только у нас с тобой это не получилось. Но рано или поздно он все равно узнал бы…
— А я-то шила моему малютке новое платьице и теперь никогда его в нем не увижу… И никогда больше не буду с ним разговаривать! Мои глаза так распухли от слез, что я почти не вижу, а ведь всего только год назад я считала себя счастливой! Мы слишком сильно любили друг друга! Слишком много занимались друг другом! Помнишь, мы говорили, что возведем наслаждение в добродетель. Я говорила, что закон природы, ее намерение, ее смысл в том, чтобы с наслаждением следовать инстинктам, которыми она нас наделила и которые цивилизация стремится подавить. Какие ужасные вещи я говорила! Теперь судьба нанесла нам удар в спину за то, что мы имели глупость поверить природе на слово.