На что Уилл мог отреагировать: Вроде погода устанавливается.
Редко мужчины обменивались более пространными замечаниями. Большой Сэм всегда сам присоединял хомутные клещи. А Уилл зажигал фонарь, когда они заходили в упряжную, и задувал на выходе.
Едва рассветало настолько, чтобы видеть борозды, они опускали лезвия плугов и пахали до полудня. Тогда они давали лошадям передохнуть и съедали обед, который приносила им Сьюлин. Уилл никогда не уставал слушать paссказы о Таре до войны, и Сэм послушно описывал барбеки в усадьбе и то, как Джеральд О'Хара как-то раз организовал скачки на дороге в Джонсборо:
— Все юнцы делали ставки и пили, просто удивительно, как никто из них не свалился и не убился. Мисс Эллен та была добрая христианка. Да только вот порой выходит, что если кто очень хороший, другим от этого погано на душе делается. А у массы Джеральда был и норов! — Сэм покачал головой, — Масса Джеральд был словно летний ливень: вымочит до нитки — и уже пролетел. Вымочит и нет его.
Пока Уилл раскуривал трубочку, Сэм рассказывал про то, что делается среди его соплеменников, в негритянском квартале. Ему не нравился преподобный Максвелл, молодой проповедник Первой африканской баптистской церкви.
— Этот мальчишка не знает своего места, — говорил Сэм, — Он родился на Севере. Его ни разу не покупали и не продавали.
После обеда они снова пахали до сумерек, после чего возвращались в конюшню, где растирали и кормили лошадей. Уилл больше не заходил в загон, где убили его кобылу.
Однажды в воскресенье, возвращаясь из церкви, Ролри и Бо Уилкс заехали в Двенадцать Дубов. Стоял свежий февральский денек, кончики ветвей набухли и розовели готовой проклюнуться новой жизнью.
Дед Эшли, Роберт Уилкс из Виргинии, разбил плантацию в совершенно диком месте. Его негры валили лес и корчевали или выжигали упрямо державшиеся за землю корни под будущие хлопковые поля плантации Двенадцать Дубов.
Она крепла и богатела, постепенно пристраивались здания для служб, помещения для домашних слуг, и наконец отстроили новый господский дом. Сады Двенадцати Дубов были разбиты Робертом уже в преклонном возрасте и отражали его печное стремление облагородить дикую природу.
Огромные магнолии росли по углам. Кизил, багряник, кустарниковая черника, лесная яблоня служили фоном цвещим вечнозеленым растениям. Кусты спиреи затеняли дорожки, а разбитый в английском духе розарий, благоухающий бурбонскими розами, окаймляли самшитовые живые изгороди. Изогнутый китайский мостик был переброшен через ручей, по берегам которого цвели камелии, а железная ограда, заплетенная абелией, подводила к небольшому парку с плещущимся фонтаном.