Старушки тут же окружили Севу и принялись отговаривать. Сошлись на том, что Ирина будет чинить запор под руководством многоопытного супруга.
Сева действительно был многоопытен в том, что касалось, например, автомобилей и какой-либо другой техники. Он мог разобрать до винтика и собрать снова любой механизм, правда разложив все это на чистом столе или другой аналогичной поверхности и держа в руках холимый и лелеемый дорогой импортный инструмент.
– Техника меня любит, – не раз говаривал он и отвечал ей взаимностью.
Именно поэтому их дом был набит предыдущими моделями приемников, электробритв, часов. Новые покупались – как же без этого, а к старым прикипело сердце – разве можно выбросить то, что служило тебе верой и правдой? Однако к столярным работам Сева был расположен куда меньше…
Ирина тем временем сидела на корточках перед лежащим в пыли папоротником.
– Его еще можно спасти, – вынесла она свой вердикт. – Но на клумбу он уже не годится. Я его на прежнее место посажу, а вместо него…
– А вместо него мы будет чинить щеколду, – напомнил ей Сева.
«Господи, как же не хочется делать то, что надо, – с тоской подумала Ирина. – По-моему, это на всю жизнь вселяется в нас с детства. С первой ложкой манной каши».
– Как скажешь, дорогой, – ласково ответила она. – Только корни папоротнику прикопаю, и я вся твоя…
Тяжелые сумки оттягивали руки, ноги в туфлях на каблуках гудели от усталости, но на этот раз ей было все-таки чуть легче обычного. Все обитатели дома находились под присмотром подруги, на которую можно было положиться. А посему Татьяна шла от станции к даче медленнее, чем всегда, даже смотрела по сторонам, отмечая, что новенького на знакомых участках. Большинство из них разительно изменились, обретя черты загородных усадеб нынешних хозяев жизни.
Но думать о том, куда деваются их прежние владельцы, было тревожно, и Татьяна с удовольствием предалась своему тайному пороку: прекрасным грезам о том, чего никогда не будет. Она видела мужчину, сильного и уверенного в себе, с лаской во взоре и тихим голосом.
Он один во всем мире понимал ее с полуслова, с полувзгляда, с полужеста даже тогда, когда она сама себя не понимала. А посему она знала, что может полностью положиться на него, довериться ему во всем.
Но он не только понимал, он еще и дивился ее тонко чувствующей душе, самоотверженности, ее готовности отдать всю себя любимому человеку. И отвечал страстно на ее желание любить и быть любимой. Он берег ее.
Этот «он» был все время разный – в зависимости от состояния Татьяниной души, только что прочитанной книги, погоды, наконец. Когда лил дождь, он, темпераментный красавец, согревал ее в жарких объятиях перед горящим камином. Когда светило солнце, он трогательно обнимал ее за плечи на опушке березовой рощи под завораживающий шелест листвы и пение птиц. Поэтому ей никогда не надоедало быть с ним и упиваться минутами их близости…