— Но ты есть.
— Меня нет… Я показывал тебе волосы, которые состригли у меня в парикмахерской? Я посмотрел, когда вставал, на пол, они валялись, — все, что осталось от меня, понимаешь… По ним ходили… Ведь они только что были мной!.. Меня топтали так безжалостно… Я не кажусь тебе сумасшедшим?
— Нет…
— Тебе любые придурки покажутся нормальными, я знаю… И ценю… Только тебе могу рассказать, только тебе. Так много дерьма на свете, — все — дерьмо. Только ты, Алешка, человек. Потому что, в тебе нет ненависти. Ты, если и захочешь, не сможешь ненавидеть. Меня… Своего закадычного дружка. Погибшего только что в перестрелке.
— Что-то случилось… Я чувствую, это как прикосновение…
— Объясняю же тебе, бестолковенький. Меня нет… Меня больше нет на этом свете… Знаешь что, умирая, я хочу передать тебе? Самую большую свою тайну? Которая открылась в последний момент… Жизни… Я, умирая, говорю тебе: ничего не имеет смысла… Но самое паскудное: нет смысла во мне самом… И в тебе, — Алешка.
Пока Виктор говорит все это, Алексей начинает то ли погружаться в себя, то ли, наоборот, слишком внимательно слушать Виктора и слишком принимать его слова близко к сердцу… Его взгляд становится слишком пристальным, на лице отражается мучительная работа ума и чувства, пытающихся решить неразрешимое для него.
Какие-то рвотные движения происходят у Алексея в животе, что-то подступает к его горлу, но он увлеченный другим, не замечает этого. Он смотрит на Виктора и не видит его.
— Жизнь — дерьмо… — говорит Виктор с видимым облегчением, и сразу как-то веселеет. Он легко и весело смеется, подходит к приготовленному столу, срезает пробку у шампанского и наливает полные фужеры, срывает обертку с золотистой конфетки. — Давай, Алешка, выпьем за упокой моей души. Потому что жизнь — дерьмо… Я только что трахнул твою Зойку. Она подмахивала от удовольствия до самого потолка. Пускала слюни… Я рычал в экстазе, покрывая ее… Мы были отличной парой… У нас была отличная случка. Так что, давай выпьем, за то, что жизнь — дерьмо.
Он пьет, не дожидаясь Алексея. Шампанское стекает у него по подбородку, он — пьет. Выпив, хватает бутылку и начинает пить прямо из горлышка.
Алексей в это время, не замечая странных конвульсий, подступающих к горлу, подходит к окну и широко распахивает шторы /никогда раньше он не делал этого, он всегда побаивался того, что спрятано за шторами/… Предвечернее небо — пасмурно. Тучи полностью закрывают небо.
— Ничего не видно… — вроде бы вслух, но и Виктору, и самому себе, говорит он. — Никаких звезд… Я никогда не вижу из окна звезд, даже когда ясно… Так, какие-то огоньки на небе, сродни уличным фонарям… Только фонари — ярче… Над городом всегда туман… Смог… Сколько помню себя, всегда — туман… Говорят, ничего нет притягательнее звездного неба. Я — читал… Я никогда не видел его. Ни разу.