— Может, хватит, Кость? Настрогал ты столько, что и десятерым не унести.
От неожиданности Костя вздрогнул, распрямился, подставив ветру лицо, и вдруг совершенно неожиданно почувствовал: а ведь вроде и не холодно. То ли оттого, что работал, то ли оттого, что он не одинок.
Николай Федорович встретил их храпом. Как и давеча в распадке, спал старик, с головой завернувшись в полушубок. «Пар костей не ломит», — любил говорить он и никогда, даже в самую теплую летнюю нору, не выезжал на рыбалку без своей латаной-перелатаной, проложенной овчины.
Саня и горбоносый маялись, тоже пытаясь заснуть. Одежонка у них — телогрейки — пожиже полушубка, и поэтому лежали они скрючившись, уткнув носы в колени. Спины пекло жаром костра, а в лицо стыло дышали камни.
Мох, словно губка, пропитался влагой. Костя разложил его на просушку поближе к костру, а сам присел на корточки, глядя на языки пламени. Удивительное дело, он впервые по-настоящему увидел костер. В далеком детстве обнаружили у него туберкулез, потом все прошло. Но с той поры родители всячески оберегали его от туристских походов или, упаси боже, от пионерских лагерей. Там можно простудиться. Летом он выезжал на благоустроенную дачу с водопроводом, газом и электричеством. И вот только сейчас рассмотрел он всю прелесть красок пламени. Оказалось, что оно не красное и не желтое, а вместе и красное, и желтое, и оранжевое, и белое, и синее, и фиолетовое. Но прежде всего — щедро теплое.
— Ну как, Костя? — Дородный сидел прямо на голых камнях и с наслаждением сосал сигарету. Его, казалось, не брал никакой холод.
— Терпимо. — Костя даже улыбнулся.
— Пойдем-ка, пока твоя перина сохнет, по дровишки.
Старшина ясно видел, что в душе Кости зреет перелом. Уже прошло недавнее оцепенелое безразличие, а теперь ему нужен был толчок, какое-нибудь активное действие.
— Только давай договоримся так: ты будешь обходить берег с одной стороны, а я — с другой. Добро?
— Добро. — Страсть как не хотелось уходить от тепла, но старшина уже поднялся и зашагал прочь. Костя с благодарностью посмотрел ему вслед: Дородный выбрал для себя наветренный берег.
Распахнув бушлат, Костя грудью подсунулся к самому огню и, когда груди и лицу стало нестерпимо жарко, доверху застегнулся: поднабрал тепла про запас. Но хватило его на несколько первых шагов. Как только Костя показался из расщелины, ветер пронизал его насквозь, и он побежал, стремясь поскорее укрыться за обрывистым краем островка.
Вся неширокая плоская часть берега до обрыва была сплошь завалена округлыми камнями. Одни из них величиной с кулак, другие — в рост человека. И, глядя на них, поневоле думалось: какой же силы должен быть шторм, чтобы выбросить их так далеко от уреза воды? Между камнями море нашвыряло обломки ящиков, клепку от бочек, металлические, стеклянные и пенопластовые поплавки от рыбацких сетей, бревна, доски. Чего здесь только не было, и все это побито, покорежено. Лишь стеклянные шары, поплавки, каким-то чудом остались целыми.