— Сыпь у кого что есть, — приказал он.
Горбоносый опрокинул свой чемоданчик и хмуро пошутил:
— Этим… Зиганшину и его ребятам легче было: баяном питались. А у нас только сапоги. Суп-лапша домашняя из голенищ. Слушай-ка, Саня, ты вроде не имел привычки сапоги мазать гуталином? А то от моих на версту воняет. В заправку не пойдут.
Саня не слушал. Он медленно шуровал в рюкзаке. Не торопясь вынимал один за другим свертки. Последней извлек бутылку со спиртом, взболтнул, посмотрел сквозь нее на свет и сунул рюкзак за спину.
— Все.
Николай Федорович сгреб продукты в кучу и спросил, обращаясь сразу ко всем:
— Кому, мужики, харч доверим? — Никто не ответил. — А? Старшой?
— Да что я, Николай Федорович? Мы с Костей иждивенцы.
— Из головы брось, — осерчал старик.
— А чего тут думать? Давай хозяйствуй, Федорыч. Ты нас сюда привез, ты и корми. — Горбоносый взял стариков рюкзак и начал запихивать в него небогатые припасы.
— Делить буду на пять ден. Там, бог даст, распогодится. Вот только с водицей туго. — Николай Федорович кивнул на свою и горбоносого фляги. — Литра полтора, больше не будет. Придется терпеть, мужики.
Он натуго завязал рюкзак, взял бутылку со спиртом, поласкал ее в бурой ладони:
— Э-эх, голуба… — И, широко размахнувшись, забросил ее далеко в волны. Наклонился за другой.
— Ты чего это, старый? — Саня даже подскочил. — Никак, чокнулся?
— После ее впятеро больше на воду тянет. А так соблазну не будет.
Костя только теперь понял, что засели они тут всерьез и надолго. Не будь это так — кто же станет выбрасывать спирт? И Костя почувствовал, как в его душу закрался колючий страх. От этого стало еще холоднее и бесприютней.
Саня молчком поднялся, прихватил рюкзак и ушел, а минут через двадцать вернулся с охапкой мха. Им был набит и рюкзак. Когда он разгрузился, Николай Федорович попросил:
— Дай-ка рюкзачок. — И тоже отправился промышлять себе на постель.
Костя прислушивался к тоскливому завыванию ветра над головой и все никак не мог заставить себя вылезти из расщелины. Еще минуточку… Еще… Его сковало какое-то странное оцепенение. Знал, что надо идти за мхом, знал, что рано или поздно пойдет, но еще минуточку… еще…
Уже вернулся и, подсушив мох, свернулся калачиком на мягкой подстилке горбоносый:
— Знать бы такое дело — картишки захватил бы.
Принес мох и Дородный. Бросив его, он подсел к Косте, обнял его за плечи и встряхнул.
— Ты чего это, Костя? Хочешь, пойдем вместе?
— Нет. Я сейчас. Один.
Слякотный, промозглый ветер сразу же облепил все тело, пробравшись даже сквозь бушлат. На голове под беретом свело кожу. Желание сейчас же, сию же секунду скатиться обратно к костру было настолько мучительно нестерпимым, что Костя, испугавшись его, побежал навстречу ветру подальше от тепла. Здесь он упал на колени и начал торопливо, жадно захватывая в горсть побольше, рвать мох. Скорее, скорее, скорее! Он не заметил, что насквозь промочил брюки и что за его спиной стоит и посмеивается с полным рюкзаком мха в руках Дородный.