Пройдет несколько минут, он допьет кофе с неизвестным человеком в маленьком кафе под крепостной стеной, и вот тогда, возможно, продерет глаза и поднимет трубку.
После того как в палате Абрама побывал фон Шлоссер, многое изменилось. Прежде всего появилась другая охрана. Абрам потихоньку начинал ходить и даже на анализы теперь его сопровождали два спецназовца в синих беретах.
Адаму незачем больше было торчать в больнице, и он решил ехать в Черногорию. Тогда, в усадьбе, Эйбесфельд обманул художника, так и не ответив ни на один вопрос. Теперь Адам собирался, наконец, получить объяснения.
Распечатав на принтере рукопись отца, упаковав еще кое-какие пожитки, он отправился по новому адресу Эйбесфельда, который удалось раздобыть через Лучникова.
Вилла Эйбесфельда неприятно поразила Адама. Вместо ожидаемого замка из сна он увидел выкрашенную белой краской постройку с грязным бассейном, издали напоминающую дешевую гостиницу семейного типа. И налево, и направо, насколько видел глаз, никаких замков и крепостей также не было, лишь унылые отели и особняки, обычно «украшающие» пейзаж курортных зон среднего пошиба.
Внутри вилла выглядела несколько лучше, хотя и ненамного. Вкус у Эйбесфельда оказался стандартный. Черный мрамор в разводах, тяжелые парчовые шторы, расшитые серебряной нитью, крупноформатные фотографии Мэйплторпа в резных золотых рамах…
– Эйбесфельда нет, – услышал Адам неприятный голос за спиной.
– Где же он?
– Улетел.
Адам пригляделся к говорившему. Седые космы, хрящеватый нос, пристальный птичий взгляд. Где-то они встречались. Кажется, в поместье, в ночь покушения, он был в кожанке… Ах да, пилот.
– Куда же это он без вас улетел?
– Со вторым пилотом.
– И когда будет?
– Когда будет, неизвестно. Вам, собственно, чего надо, молодой человек?
– Поговорить надо.
– Не о чем нам разговаривать. Вы романчик прочитали?
От неожиданности Адам дернулся.
– Ну вот, видите, не прочитали, а разговаривать лезете. Читайте и следите за совпадениями, а теперь попрошу на выход…
По возвращении Адам прочитал «романчик» отца.
В Черногорию он больше не поехал, вернувшись в Россию, долго болел. Наблюдался у врачей, которых рекомендовал Умберто, а оплачивал Абрам. Несколько раз съездил в Лондон. После выздоровления сильно изменился.
Пытаясь переосмыслить новые представления и тем не менее удержаться в художественном поле современного искусства, он стал появляться на людях в повязке. Повязка, закрывающая один глаз, стала двухлетней акцией, в течение которой публика свыкалась с новым образом «одноглазого художника», забывая настоящее лицо Адама.