Цах, не моргнув глазом, проглотил “дурака” и спросил:
— А что, если ее назвать просто акция номер один?
— Во всяком случае, лучше, — ответил Релинк. — На сколько человек вы рассчитываете акцию?
— Я думаю, что по первому приказу о явке придут около двух тысяч человек и через неделю столько же по второму приказу.
— Возможность побега из города, надеюсь, предусмотрена?
— Да, все сделано. У нас единственная трудность — довольно большое расстояние от места сбора до места акции.
— Это очень плохо, Цах, — с мягкой укоризной сказал Релинк. — Каждый лишний десяток метров пути — это лишний шанс расшифровки акции.
— Но мы их доставим туда ночью.
— Как вы их доставите? У вас будет для этого необходимый транспорт?
— Я провел хронометраж. Ночью гнал по маршруту полицейских. Получилось девятнадцать минут. Учитывая, что в колонне будут и старые люди, планирую тридцать минут.
— А вы помните случай в Польше, когда пять тысяч человек отказались идти и сели на дорогу! Что будет, если предчувствие не обманет и ваших?
— Что вы предлагаете?
— Я предлагать не могу вообще.
— Я все-таки проведу их за тридцать минут! Не то чтобы сесть, на дорогу, подумать об этом не успеют, — энергично сказал Цах.
Они разговаривали вполголоса, совершенно спокойно, как могут говорить о своих делах любые люди. И они будто не знали, что каждое их слово — это автоматная очередь, предсмертные крики женщин и детей, шевелящаяся земля над могилами тысяч людей, виноватых только в том, что они родились евреями.
Нет, они знали! И именно поэтому они заменили предложенный Цахом не слишком хитрый шифр операции. Они знали, и именно поэтому Релинк избрал местом разговора этот тесный балкон. Они знали, и поэтому их так заботило скрытие акции от посторонних глаз.
Релинк и Цах закончили свой разговор на балконе и некоторое время молчали. После недавнего дождя в саду позванивала капель, в небе сверкали, будто вымытые, крупные звезды. Какая-то бессонная чайка метнулась над садом, и от ее пронзительного тоскливого крика вздрогнули те, на балконе.
— Завтра в это время мы начнем, — сказал Цах, вставая.
— Позвоните по окончании. Желаю успеха.
— Я в нем уверен. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Релинк проводил Цаха до ворот и потом долго гулял по саду.
Он завидовал Цаху — у того уже началась настоящая работа, а ему приходится заниматься пока очень нужным, но, увы, не самым интересным делом.
Весь день он провел на конспиративной квартире, куда к нему по строгому графику водили людей, завербованных в секретные агенты СД. Удивительно, как похожи друг на друга все эти люди и во Франции, и в Голландии, и в Польше, и здесь. После двух-трех бесед Релинку казалось, что вместе с каждым кандидатом в агенты в комнату почти зримо входили либо страх, либо алчность, либо ненависть. После каждого разговора он записывал в свою крохотную записную книжечку кличку агента и в скобках ставил одно из тех слов: “страх”, “алчность”, “ненависть”. Это чтобы потом всегда помнить главную душевную пружину агента. Помнить это очень важно, ибо, что по силам ненависти, не может осилить алчность и тем более страх… Подготовительную, самую первичную работу с агентами Релинк не любил, потому что люди эти ему были не интересны и заранее во всем понятны.