— Как сказал учитель, когда придет холодная зима, увидишь, что сосны и кипарисы последними теряют свой убор.
Действительно, три кипариса темно-зелеными свечами возвышались над унылым осенним пейзажем. Путники вслед за своим предводителем углубились в созерцание. И только один, самый молодой, еще безбородый, спросил:
— Что значат эти слова, учитель Мао-Цзы?
Стоявший за молодым не задумываясь отвесил ему затрещину.
— Где твоя почтительность, юный У-Бо? Разве сейчас время задавать учителю вопросы? Он сам знает, когда и на кого расточать свою мудрость.
— Мудрость — это не чиновник, Хуань-Гун, — добродушно заметил старик. — У нее нет приемных часов. И глуп не тот, кто не понял и спросил. Глуп тот, кто не понял и промолчал.
У-Бо торжествующе обернулся к Хуань-Гуну. Тот недовольно потупился. Старик продолжал, не отрывая глаз от горизонта:
— Кипарис возвышается над остальными деревьями, как добродетельный человек возвышается над другими людьми. И когда приходят невзгоды, добродетельный человек крепче им противостоит. Вот как я понимаю слова учителя Кун-Цзы. Однако близится ночь. Нам пора подумать о крове. Где заночуем, Хуань-Гун?
Хуань-Гун склонил лысеющую голову.
— Не сочти меня дерзким, учитель. Но кто сейчас может думать о житейских делах, когда скорбь об оставившем нас И-Цзы еще так сильна?
Старик посмотрел на Хуань-Гуна с легким раздражением.
— Как несправедливо распределилась скорбь! Ты так печалишься об И-Цзы, хотя всего лишь один год внимал его поучениям! А я, который уже сорок лет назад был его названным братом, в день смерти учителя все еще могу рассуждать разумно. И даже в память любезного И-Цзы я не хочу быть съеденным волками.
Словно в ответ, над рекой разнесся волчий вой. Путники, вздрогнув, теснее прижались друг к другу.
— Пещера! — воскликнул У-Бо. — Выше по течению я видел пещеру.
Путники оживились. Новая волчья рулада еще больше их взбодрила. Не дожидаясь указаний предводителя, они вслед за юным У-Бо полезли вверх по обрыву.
Стемнело, и вход в пещеру был едва заметен. Он чернел, как врата преисподней. Из недр земли дышали могильный холод и тишина. Растолкав оробевших путников, Мао-Цзы с треском оторвал кусок своего одеяния и намотал на посох. В маленькой склянке на поясе оказалось масло. Сбрызнув им ветхую ткань, старик кресалом высек огонь. Факел вспыхнул. Мао-Цзы, не оглядываясь на спутников, шагнул в пещеру. У-Бо последовал за ним.
— Как сказал бы учитель, зажегший огонь во тьме — зряч, — весело заявил он, обернувшись к Хуань-Гуну.
Вскоре выяснилось, что пещера уже служила кому-то пристанищем. В ее глубине нашлась вязанка хвороста, а в углу — высокий кувшин с водой. Путники развели костер и расселись вокруг. Они выжали мокрые бороды и косицы и с удовольствием протянули озябшие руки к огню. Потом развязали свои котомки и принялись за скромный ужин. В меню были рис, тушеные овощи и немного рыбы — все, чем делились со странствующими конфуцианцами окрестные крестьяне.