— Нет, не позволим!! — вскричали десятки голосов, и взметнулись руки в знак протеста…
Андрей понимал, что ситуация стремительно уходит из-под его контроля и что недавние приверженцы скоро готовы будут проклинать его, Андрея. Нужно было что-то делать. Только сейчас он в полной мере осознал, каким страшным человеком была София Юстина. И он подумал: «Если я спущу ей это, народ моего унижения не забудет, и я погибну как вожак народа. К дьяволу Марцеллина и его советы — я ей отвечу, как могу!».
Неистово сверкнули его глубокие глаза, гримаса исказила бородатое лицо, он резко вскинул руки, призывая ко вниманию — и, боясь, что Юстина снова не даст ему говорить, поторопился возгласить:
— Товарищи, не верьте ей! Взгляните на нее! На этот золотой наряд!
Она сама купается в деньгах и самоцветах, великородная княгиня! Что общего у нас и у нее? Какое она право имеет вас жалеть?! — с этими словами Андрей развернулся к Софии и вперил в нее руку, как делала с ним она: — Вы оболгали невиновных, ваша светлость! На самом деле это мы, избранники народа, протестовали против вашей бойни…
— И потому третьего дня вы голосовали в Плебсии за учреждение Нарбоннского экзархата?! — рассмеялась София. — Спросите у этих людей, гражданин Интелик, согласны ли они умирать за то, чтобы в Нарбонне сидел не герцог, а экзарх!
— Нет, не согласны! — выкрикнули из толпы.
— Вот она и проговорилась! — радостно вскрикнул Андрей. — Она хочет герцога в Нарбонне! То есть злодея Варга! Позор ей! Юстины правят ложью! Юстины презирают вас, народ! Долой злокозненных Юстинов!!!
Несколько голосов подхватили прежний лозунг; Андрей рассчитывал на большее. София же не стала отвечать, что имела в виду не Варга, а маленького Свенельда… Она поступила по-другому: подняв костыль, тот самый, отнятый у лже-героя, она красиво и спокойно улыбнулась Интелику — и вдруг на этом митинге зазвучали стихи Гомера:
— «Смолкни, безумноречивый, хотя громогласный, вития!
Смолкни, Терсит, и не смей ты один скиптроносцев порочить.
Смертного боле презренного, нежели ты, я уверен,
Нет меж ахеян, с сынами Атрея под Трою пришедших.
Имени наших царей не вращай ты в устах, велереча!»
И Андрей Интелик, глядя на толпу, узрел, что она смеется — над ним смеется, над своим вождем! Нет большего унижения для публичного политика, чем поймать насмешливо-презрительный взгляд человека из толпы. Многие знали Гомера, ибо у аморийцев, как и у греков, он был национальным поэтом, но даже и не знавшие восхитились уместностью стихов.
В толпе перешептывались; знающие вспоминали безобразного Терсита и то, как усмирил его великий Одиссей.