Андрей понял, что положение спасет лишь другая цитата из Гомера, не менее красноречивая… на худой конец, любая острая, уместная цитата.
Но сокровищница знаний в мозгу Андрея коварно затворилась в этот самый неподходящий момент, и неудивительно: сын Кимона сознательно предпочитал учению себя учение собой других; на его взгляд, народный вождь должен больше говорить с народом и меньше слушать тех, кто уже умер…
А София, торжествуя, продолжила цитату:
— «Если еще я тебя безрассудным, как ныне, увижу,
Пусть Одиссея глава на плечах могучих не будет,
Пусть я от оного дня не зовуся отцом Телемаха,
Если, схвативши тебя, не сорву я твоих одеяний,
Хлены с рамен и хитона, и даже что стыд прикрывает,
И, навзрыд вопиющим, тебя к кораблям не пошлю.
Вон из народного сонма, позорно избитого мною».
Она произнесла последние слова под одобрительный хохот толпы.
Андрей понял, что проиграл.
И еще он вдруг увидел, как костыль, который держала Юстина, вздымается и движется к нему, Андрею Интелику!
Продолжение «Илиады» само собой припомнилось ему: «Рек — и скиптром его по хребту и плечам он ударил…».
«Она хочет ударить меня эти костылем, как Одиссей ударил скипетром Терсита, — подумалось ему. — Но этот костыль тяжелее скипетра… Она меня убьет!».
И, защищаясь, Андрей обеими руками оттолкнул угрозу…
Со стороны же было видно, как он внезапно кинулся на женщину — и, ударив обеими руками, столкнул с каменного помоста… София, отчаянно вскрикнув, упала на землю, затылком вниз…
Толпа, узрев такое, в ужасе отпрянула. …Медея тоже видела все это — и, когда София вдруг упала, Медея поняла, что именно сей миг, сие мгновение и есть та кульминация, тот час великой истины для нее, Медеи, тот момент, ради которого София согласилась взять ее с собой на митинг. «Она не могла не предвидеть такого, — сказала себе Медея. — Она не могла умереть!».
Все эти мысли мгновенно пронеслись в мозгу Медеи и воззвали к действиям. Медея подлетела к распростертому телу подруги, но не затем, чтобы припасть к нему… Медея сотворила разгневанное лицо и, указывая пальцем на Андрея, возгласила тоном приговора:
— Он посягнул на нашу любовь!
Она еще не знала, знать не могла, что эта ее фраза станет крылатым афоризмом грядущего террора…
— Это не я… не я! — испуганно вымолвил Андрея. — Она сама! Она меня убить хотела!
Медея бросила быстрый взгляд на тело подруги и воскликнула:
— Хватайте его, люди! Этот ничтожный убил великородную княгиню!
Никто еще не успел сдвинуться с места, как Андрей, лицом подобный утопленнику, жалобно пискнул:
— Нет, вы не можете меня схватить: я неприкосновенный делегат!