Я спрашиваю вас, коллеги: чему готовы вы поверить больше — тому, что среди нас могут найтись изменники Священной Веры или тому, что мои враги пошли на провокацию, чтобы сгубить меня?
Вверяю вам мою судьбу, братья и сестры. Мою судьбу — и вашу! Решайте же. И знайте: я добровольно не уйду от вас, ибо не чувствую себя виновным. Я не могу уйти — я нужен Родине и вам.
Ибо, если я уйду, правительство совсем закусит удила и будет безнаказанно позорить государство, не считаясь ни с честью великокняжеских родов, ни с нравственностью, ни с законом.
Как патриот державы я не могу покинуть вас, коллеги, — но если вы сочтете, что я виновен, вручите мне остраку сами, и пусть последствия падут на вашу совесть!
Я требую открытого голосования Сената.
Dixi[25].
Глава тридцатая,
в которой верная подруга министра колоний входит в кабинет министра мандатором, а выходит оттуда прокуратором
148-й Год Симплициссимуса (1787), 7 января, Темисия, дворец Большой Квиринал, Палаты Сфинкс.
Поздним вечером в приемной имперского министра колоний было мало посетителей. Остались самые стойкие, те, кому было назначено придти и кто надеялся дождаться министра, хотя бы ради этого и придется просидеть в приемной до полуночи. Все знали, что София Юстина, когда это необходимо для дела, работает и ночью.
Среди ожидающих министра была женщина в черном фланелевом платье до щиколоток и больших роговых очках с зеркальными стеклами.
Она сидела за небольшим столом и читала газеты. Читала она быстро и при этом умудрялась еще что-то писать, причем референту министра было заметно, что женщина в зеркальных очках пишет еще быстрее, нежели читает, и пишет «вслепую», не глядя в тетрадь. Так минул час, другой, третий… Посетители уходили, отчаявшись дождаться министра; наконец в приемной остались только референт, посол из Дагомеи (по мотивам высокой дипломатии его нарочно заставляли ждать) и эта женщина. Министерский референт все чаще поглядывал на нее, сначала с вожделением, поскольку женщина была в его вкусе, затем с удивлением, наконец, после третьего часа ожидания его удивление сменилось профессиональной ревностью: референт дорого бы дал, чтобы узнать, зачем она читает эти старые газеты и что пишет, а главное, как ей удается читать и писать одновременно. Женщину он эту не знал, так как пришла она к министру впервые, и ее фамилия ему ничего не говорила; правда, ей было назначено. На рукавах ее платья были вышиты по две небольшие звезды — они указывали на чин мандатора, средний в аморийской цивильной иерархии; у военных мандатору соответствует майор, командир когорты. Референт Софии Юстины также носил чин мандатора, но за своим столом ощущал себя большим патроном; за год, что он работал в этой приемной, через нее прошли и преторы, и прокураторы, и даже проконсулы с логофетами. В силу всех указанных причин референт особенно не скрывал своего игривого интереса к женщине в зеркальных очках. Словно подслушав его мысли, она проговорила: