Эх, хорошо пошла! Белофинские пулеметы вдруг просто захлебнулись… (Второй русский снаряд проломил стену нашего центрального каземата, пробив в ней рваное отверстие размером два на два метра. От чудовищного удара в ДОТе погас свет, и черная тьма, наполненная клубами серой бетонной пыли, от которой смертно перехватывало дыхание, теперь озарялась только трещащими голубыми вспышками коротких замыканий. Гарнизон ДОТа, бросив свои боевые позиции, со всех ног устремился к задней бронированной двери… У меня текла кровь из ушей и носа, в голове мутилось и звенело, но я сумел предотвратить панику, застрелив пару негодяев из своего верного «Лахти». Еще одного подлеца заколол финским ножом (puukko) мой верный фельдфебель Отрывайнен… Хорошо, что пулеметчики остались на своих постах! Потому что перед боем я догадался пристегнуть их к станкам пулеметов наручниками. Прим. Переводчика) (Юсси, вот как? А у меня дома тоже есть наручники, украшенные розовым мехом! А не хотел бы ты… Прим. Редактора) (Нет. Прим. Переводчика) (Извини, Юсси, старина, я просто неудачно пошутил… Хотел тебя малость подбодрить. Прим. Редактора) (Ничего, бывает. Прим. Переводчика).
Еще один снаряд!
Но что это?!
Ствол «Наташи» с жалобным шипением остался в крайнем положении… Чертов сальник!!!
— Ничего, командир…, — печально улыбнувшись, сказал мне Петрович. — Вручную накатим! Заряжай!
— Ты с ума сошел, старый черт! Немедленно от орудия!!
— Заряжай, командир… Работать надо.
… Через силу, руками накаченный на место ствол. Бледное лицо Петровича, в последний раз поправляющего прицел…
— Оррудие…
«А-А-А-АРГXXХ»! и тут же роковое «ЧВАНГ!»
Огромный черный столб жирного дыма встал над вражеской цитаделью. (В нашем ДОТе от страшного удара сдетонировали орудийные огнеприпасы. Огненная волна прокатилась по всем помещениям; начался пожар. Меня, контуженного, без сознания вынесли в траншею. Гарнизон, то есть те, кто еще остался в живых, оставили наш полностью разрушенный Sj7. Прим. переводчика).
Мозги и кровь Петровича на станине…
Боковой НП. На нем, рядом со свежей воронкой, копошится в кровавой снежной грязи Вершинин с распоротым осколком животом, стараясь заправить в него свои измаранные в грязно-кровавой слизи сизые кишки. При этом другой рукой подполковник ещё и тщетно помогает политруку, у которого пуля, пройдя через висок, выбила оба глаза и теперь они висят на его смертельно-бледных щеках, на каких-то красных ниточках…
И испещренное черными воронками белое поле, вновь покрытое телами погибших красноармейцев, по которому с развернутым красным знаменем, под сверкание труб полкового оркестра и под бессмертные звуки «Прощания славянки» идет в лобовую атаку на белофинский рубеж свежий стрелковый полк. (256-той стрелковый. Прим. Переводчика)