Рита поспешила оставить их вдвоем. Дети, настоящие дети! А еще учат сдержанности. От кого, от кого, но от мамы-то нельзя было ожидать такой растерянности.
Накрывая стол, готовя ужин, Маргарита с явным превосходством поглядывала в сторону своих родителей. (Как легко судить старших, если тебе всего семнадцать лет. Может быть, действительно, самый объективный — это суд ранней юности?)
— Прошу к столу! — крикнула она отцу и матери, приоткрыв дверь на крыльцо.
Они сидели на скамейке и о чем-то возбужденно разговаривали. Рита укоризненно покачала головой: теперь не дождешься их до полуночи. Снова поставив чайник на плиту, она прошлась по веранде, от нечего делать поправила занавеску, убрала книги в шкаф, включила приемник и, не выдержав все-таки, позвала их строже, тоном старшей:
— Идите, наконец, ужин остывает!
— Идем, идем, — мать потянула за руку отца.
Рита с плутовской улыбкой стояла на крыльце. Когда мать поравнялась с ней, она уступила дорогу, с укором качнула головой (беда мне с вами!) и, вздохнув притворно, вошла вслед за матерью.
— Спасибо, дочка, — сказала Ольга Яновна.
— Угощай, угощай, молодая хозяйка! — говорил отец, присаживаясь к столу. — Ну и вытянулась под балтийскими дождями! Теперь можно отправляться в засушливую степь.
— А какая она, степь? Расскажи, папа.
— Скоро сама увидишь. Жаль только, что наступает осень. По идее, в степь надо переселяться весной, когда цветут тюльпаны. Рай!
— Весной всюду рай, — заметила Ольга.
— Ну, ты известная патриотка Янтарного моря, но Рита родилась в степи. Матушка-степь давненько ждет ее. Приготовила подарки: там и чудо-яшма, и золотые россыпи на перекатах, и зеленые речные берега из колчедана, и никелированные камни, и мраморные лестницы у подножия гор!
— Сказочник!
— Не хватает разве янтаря. Но мы запасемся янтарем на Рижском взморье, в крайнем случае, в «Ювелирторге».
— А когда мы туда — в степь? — осторожно спросила Рита.
— Через недельку и тронемся.
«Ой, как скоро!» — чуть было не вырвалось у Риты. Вот когда она почувствовала себя совсем, ну, совсем несамостоятельной: как скажут родители, так и будет. А каких-нибудь полчаса назад свысока судила их, без ума влюбленных друг в друга. Тоже нашлась судья! Где же та полная свобода, о которой столько передумано за последний год? Нет-нет, уж она-то, Рита, никого не полюбит до двадцати пяти, даже до тридцати. К тому времени она станет «вполне независимой и... никому не нужной», как сказала ее подружка Люда. Глупости! Слишком ранняя любовь — признак слабости, а не силы.
— Не тужи, дочка, я уверен, что степь тебе понравится, — говорил отец, выбираясь из-за стола.