Я позволю ему думать, будто сумел склонить мать к своей воле — но это неправда, неправда.
— В восемьдесят седьмом здесь вспыхнул гигантский пожар, — продолжал Антон, — весь квартал сгорел дотла, тогда, в основном, строили из дерева. В Старом Городе ничего изменить уже было нельзя, но в новых кварталах князь приказал устраивать большие расстояния между домами, определил минимальную ширину улиц, установил запрет пользования открытым огнем в бедняцких жилищах, хотя, естественно, никто этот закон не выполняет. Тогда же были какие-то стычки на фабриках, пошли слухи, будто кто-то из демиургов Огня имел здесь измаилитскую женщину, и, понимаете, той ночью дал жару, хи-хи-хи. Опять же, в восемьдесят девятом… Да не давайте вы ему никаких денег. А ну пошел, зараза!
Оказалось, привязался какой-то какоморфный нищий — третье ухо на лбу, пронзающие кожу кости, длинный хвост, из жабр течет какая-то слизь — и, запинаясь, начал вымаливать у Алитеи грошик, ну полгрошика, будьте так добры. Антон отогнал его ударами дубинки по ногам.
Ничего удивительного, что он привязался именно к Алитее: даже в дорожном костюме (потому что «Окуста» с остальным их гардеробом еще не прибыла) она приковывала внимание, фокусировала на себе взгляды прохожих, родная дочь Марии Лятек. Разве не такое бессмертие было обещано людям? От отца к сыну, от матери дочери — то, что никогда не умирает, манера говорить, способ мышления, манера двигаться, проявлять чувства и скрывать их, способ жизни и сама жизнь, сам человек. Морфа столь же неповторима, как и стиль письма, она отпечатывается словно перстень в воске, одинаково — как от женщины, так и от мужчины. И правильно Провега поправлял Аристотеля: Форма выше пола, и это от Формы зависит сила семени, а не наоборот. Достаточно поглядеть сейчас на Алитею: волосы мастерски сплетены в восемь косичек, темно-синие кружева вокруг шеи, из тех же кружев сделаны перчатки, наполовину расшнурованная кафторская митани, эгипетский лен стекает с плеч накладывающимися одна на другую складками — белизна на синем и на белом, широкие, черные шальвары высоко в талии поддерживаются многократно перевязанным в талии поясом, каблучки кожаных башмачков высотой ровно в четыре тука. Абель мог поспорить, что ее сегодняшние благовония еще недавно принадлежали матери, он знает этот запах, и уж наверняка узнает этот взгляд, которым Алитея проводит нищего: поднятый подбородок вместе с выпрямленной спиной и отведенными назад плечами, наморщенными бровями — сейчас она уже никому не покажет язык, сейчас она кто-то другая.