— Ну, ну, ты поосторожней, сам заговорил как софистес, — засмеялся пан Бербелек.
Антон отставил рюмку.
— Это все пажубовка… Ведь ее гонят в Сколиодои, правда? Выкручивает мысли и язык.
— Не будем преувеличивать, не в Сколиодои… Хотя, по сути дела, все спиртные напитки, это плоды Искривления, катализаторы межчеловеческих какоморфий…
Пан Бербелек поднялся, огляделся по крыше, перескочил над разложенными книгами. Глянул на Антона.
— Собери все это и снеси вниз.
— Эстлос.
— А когда у тебя уже будут эти твои дети и внуи, — усмехнулся пан Бербелек, — не забудь им рассказать и об этом: когда я пил ночью водочку с Кратистоубийцей на крыше, над Воденбургом…
— Со временем они научатся отличать сказки от действительности, — ответил на это антон, не глядя на пана Бербелека.
— Таак…
Форма уже была сломана, момент прошел, уже нельзя продолжать беседу в том же тоне.
Пан Бербелек спустился на второй этаж бакхауза. Подвешенные на голых стенах масляные лампы горели на четверть фитиля. Из полумрака он перешел в темноту, где захлопнул за собой двери угловой передней комнаты, той самой, которую предназначил для своего кабинета. Здесь окна были уже закрыты. Он позвал доулосов.
Иероним сбросил плащ и камзол, из оставленной на подоконнике миски выбрал холодное яблоко, откусил; рукавом шелковой сорочки оттер подбородок. Доулосы крутились за его спиной. Он глядел на огни порта, на обозначенные сигнальными огнями корабли, стоящие на якоре в заливе, на Луну, отражавшуюся в темных волнах Постепенно в комнате делалось светлее, и ночную картину заслонило его, пана Бербелека, отражение в стекле. Кратистоубийца ест яблоко.
Он уселся за секретером. Вынул из ящика новый, чистый лист шикарного пергамента. Обмакнул перо в чернилах.
ЗАВЕЩАНИЕ ИЕРОНИМА БЕРБЕЛЕКА, ЕГО РУКОЙ ЗАПИСАННОЕ ДВАДЦАТЬ ПЕРВОГО ОКТОБРИСА ТЫСЯЧА СТО ДЕВЯНОСТО ВОСЬМОГО ГОДА ПОСЛЕ ПАДЕНИЯ РИМА.
Нет смысла драматизировать, — подумал он, присматриваясь к тому, как на кончике пера собирается черная капля, — но раз уж принял решение, не могу закрыть глаза на его последствия. Ведь правдой остается то, что, если даже мне повезет, даже если я убью кратистоса адинатосов и выживу после того — то, наверняка, не выживет пан Бербелек. Как далеко удалось нам войти вглубь Африканской Сколиодои? Леонидасы и цари, да и кратистоубийцы тоже, должны отличать сказки от действительности.
А если бы что-то и сохранилось — не пан Бербелек — осколок, отражение, тень — тогда уже, как Антон, поищет мелкого покоя и маленького счастья, медлительных мечтаний и мягких, деликатных чувств — словно снежинка, охлаждающая распаленную кожу — снежинка, Лилеи, кажется, так ее звали — прикосновение и любовь Ангелины, это он будет в состоянии выдержать — он, кто угодно. Если вообще хоть что-то останется.